— На мой взгляд, это гениальное прозрение.
— Нет. Не совсем. Давно уже я заметил один-два болтающихся конца, которые почему-то никак не удавалось убрать. У меня было нехорошее ощущение, что ошибочно всё построение. Как ты изволил заметить, это совершенно не вяжется с его характером. Бартлет столько лет налаживал работу в синдикате, поэтому очень трудно представить его погрязшим в коррупции такого рода, не говоря уж об убийстве. Но я по-прежнему не мог понять, в каком ещё направлении указывают факты. Пока вдруг не забрезжил свет, когда мы сидели в кабинете Бартлета, после чего все болтающиеся концы стали сами собой связываться. Ты только подумай. Квин обнаружил — так он считал, — что Бартлет замешан в махинациях. Он ему позвонил. Он позвонил ему, Льюис! А ты можешь догадаться, как страшился Квин звонить кому бы то ни было. Всё дело в том, что он не мог говорить с ним об этом лицом к лицу, потому что не мог поверить в его виновность.
— И Квин сказал Бартлету, что он подозревает ещё и Рупа?
— Думаю, что так. Квин сам был человек замечательно свободный от всякой лжи, поэтому он, вероятно, сообщил и Бартлету и Рупу о своих подозрениях.
— Но тогда почему Бартлет ничего не предпринял?
— Должно быть, он подумал, что Квин слегка с чудинкой. Он обвинил его — секретаря! — в том, что тот торгует секретами синдиката, а если Квин полностью ошибался насчёт него самого, то почему он должен был считать, что тот прав относительно Рупа?
Льюис медленно покачал головой.
— На мой взгляд, немного натянуто, сэр.
— Если не принимать в расчёт остальное, то да. Но перейдём к Монике Хайт. Как объяснить всю ту гору лжи, которую она наговорила? Теперь довольно легко видеть, почему Мартин с радостью согласился с версией, которую они быстренько сочинили, когда Моника рассказала ему, что видела, как Бартлет выходил из кинотеатра. На самом деле я думаю, что он почти наверняка сам подстрекнул её ко лжи, потому что ему-то как раз и хотелось быть как-то связанным со «STUDIO 2». И позже, когда Моника узнала, что и Квин в тот день скорее всего был в «STUDIO 2», она быстро сообразила, что Бартлету не поздоровится, если она расскажет, что видела его там. И поэтому она продолжала скрывать правду. Почему, как ты думаешь, Льюис? Да по той же самой причине, по которой Квин не мог посмотреть в глаза Бартлету: потому что она не могла поверить в его виновность.
Льюис кивнул, теперь это казалось ему более убедительным.
— А самое главное, — продолжал Море, — это Оглби. Он беспокоил меня больше всего, Льюис, и ты сам задал ключевой вопрос: почему он не рассказал мне о том, что знал? Мне кажется, на это есть две возможные причины. Первое — это то, что Оглби был готов справиться в одиночку. Кажется, он во всём предпочитал одиночество. Кроме того, он знал, что жить ему осталось недолго, а предпринять собственное расследование совершенно неординарного события, о котором он случайно узнал, добавило бы соли в его пресную жизнь. Для него не имело большого значения, что при этом он рискует жизнью. Его жизнь так и так висела на волоске. Но это только моё предположение. Уверен, что была и вторая причина, притом гораздо более настоятельная. В его руки попало страшное свидетельство против Бартлета — человека, которого он знал и с которым работал четырнадцать лет, — но он не мог поверить в его виновность. Поэтому он решил не говорить ничего, что могло бы заставить нас подозревать Бартлета — во всяком случае, до тех пор, пока он сам не докажет его вину.