Дима привлек ее к себе.
— Ты меня любишь? Да? Скажи. Да?
— Да.
Он прижал ее к себе и стал целовать. Потом поднял на руки и донес до скамейки, широкой, с изогнутой спинкой. Сел так, что Оля оказалась у него на коленях. Поцелуи возобновились, становясь смелее и горячее.
— Маленький мой, зайчик мой, — шептала в упоении девушка, наслаждаясь его лаской. — Солнышко мое, как долго я тебя ждала…
Она не заметила, как оказалась лежащей на скамейке. Его лицо склонилось над нею, а руки что-то готовили, в то время как жадные губы не отрывались от ее рта.
— Ой! — вскрикнула она. — Ой, не надо!.. Оставь, не надо!
— Надо… — сдавленно отвечал он, — уверяла же, что любишь. А вдруг я не вернусь? Потерпи немного…
…В зале давно уже не танцевали, стулья были сдвинуты в один угол. Пели песни, вспоминали туристические походы, школьные вечера, случаи, анекдоты. Все казалось значительным и милым, ведь это происходило с ними, именно в их жизни, в той ее части, которая уходит сейчас безвозвратно! За окнами разгоралась румяная заря, от бессонной ночи чуть звенело в ушах, но самая сонная пора, с двух до четырех часов, миновала, спать уже не тянуло, а неугомонный Сашка, всю ночь бывший распорядителем бала, так и сыпал шутками, развлекая всех сразу.
Марианна сидела с друзьями. Она вернулась в брючках и широком шелковом блузоне-размахае на мелких пуговках с воздушными петлями: три пуговки сразу, потом расстояние и снова три и три. Это было ее собственноручное изделие, от задумки до исполнения, даже шелковый цветок из той же ткани на груди слева. Волосы она заколола на затылке русым узлом, из середины которого вился своенравный завиток. К ее удивлению, Дима никак не приветствовал ее возвращение, он сидел на стуле и полуспал, положив руки и голову на спинку переднего стула.
— Вот так проходит любовь, — проговорила она значительно и по-свойски щелкнула его по макушке.
Автобус подошел к пяти часам. Чистый, сверкающий стеклами, двойной, похожий на гусеницу, он остановился за школьными воротами и посигналил.
— Ура! — раздался общий крик.
Все вскочили и ринулись вниз по лестнице занимать места.
Марианне не хотелось, чтобы Дима с обычной назойливостью сел возле нее. Но он… он даже и не пытался! Вместе с ребятами он устроился в самом конце салона, словно не замечая Марианну. А с нею села Любовь Андреевна, подкрашенная, причесанная, надушенная, словно и не бодрствовала вместе с учениками всю ночь.
— Мальчики! — позвала она. — Поднимите-ка сюда вон ту сумку, что осталась на ступеньках.
— А что в ней такое?
— Догадайтесь.