— Объявляется белый танец! — прокричал Саша, подражая диск-жокею.
Ребята насторожились. Кого пригласят? С ироническими улыбками, скрывая самолюбивое волнение, они застыли на своих местах. Оля почувствовала головокружение. Сейчас! Вот сейчас она сделает это. Другого случая уже не будет. Гулко билось сердце. Она поднялась. К нему, к Диме! Ну же, смелей…
Тоненькая, в белом платье, она, замирая, пробежала по залу и встала перед Димой.
— Пойдем?
— Пошли, — согласился он снисходительно.
Ее тонкие руки благоговейно легли на его плечи. Он! Он, Дима, вот он, с нею. О, наконец-то!
Они танцевали, как и все, нечто неопределенное, просто топтались под музыку, медленно продвигаясь по залу.
— Ну, что молчишь-то? — Он смотрел сверху на прямой пробор в ее светлых подвитых волосах, чувствовал ладонью худенькую спину.
Она тоненько кашлянула, но промолчала. Он усмехнулся.
— Три года смотрела, глаз не сводила, а теперь молчишь? — он прижал ее к себе. — Уеду ведь. Можно сказать, уже завтра.
— Завтра? — пробормотала Оля, вскидывая глаза.
— Завтра, завтра. На кого тогда станешь смотреть?
— Ни на кого, — тихо произнесла она.
Дима даже приостановился.
— Пра-авда? — И отстранился, заглядывая ей в лицо. — Ты это серьезно??
Она опустила голову.
— Нет, скажи честно! — Ему не верилось, что этот неожиданный разговор происходит наяву. — Слово даешь?
— Даю.
Он присвистнул.
Оля молчала. Она видела перед собой пуговки его рубашки, такие милые, с двумя дырочками, непрочно пришитые двумя-тремя стежками. Дима! Если бы ты знал…
Он облизал пересохшие вдруг губы.
— Сейчас я выйду курить во двор, приходи и ты минут через десять. Я буду ждать. Погуляем, поговорим.
— Хорошо, — безропотно кивнула она.
Ночь была тихая и благоуханная. Месяц узким серпиком светился среди тонких облаков, чуть озаряя их шелковистым светом, волны теплого душистого воздуха обнимали и словно покачивали деревья, травы, цветы. В парке, куда они свернули, пели ночные птичьи голоса, пахло фиалкой и горьковатой древесной корой.
— Ты не боишься ехать на Север? — спросила Оля.
Он пожал плечами.
— Это моя родина, я там все знаю. Я помню и завывание пурги, и свечение полярного сияния. Вы все думаете, что Арктика — это снега, холода? А там чистота, тишина. Баренцево море, Карское море, Карский пролив между Вайгачом и Новой Землей… красота! А люди какие! Настоящие мужики! Где уж вам в Москве понять это…
Оля слушала не дыша. Впервые она шла рядом с Димой, разговаривала о серьезном. Вокруг стоял лес, в темноте пищали комары, тянуло лесной свежестью. Вдруг запел, защелкал соловей, второй, третий. Лес наполнился их любовным томлением.