Вначале он увидел чернявого мальчугана, который выкатил синюю коляску и встал возле нее, как на карауле.
«Братишка», — решил Дима.
Потом появилась она сама в светлом платье, с ребенком на руках. Дима смотрел как ястреб. Он и не помышлял, что она может так измениться, так развернуться, похорошеть! Какая там «Ромашка»!
«Эх, моряк, ты слишком долго плавал!»…
Она уложила ребенка в коляску, поместила на сетку внизу сумку с припасами, раскрыла пестрый зонтик от солнца и медленно пошла вдоль дома, удаляясь от Димы. Он поднялся. Неслышным шагом разведчика двинулся следом, держа расстояние.
Ему стало не по себе. Новой Оле он был явно не нужен. Это было ясно, как Божий день, как дважды два. А он-то возомнил, дурак! «Три года смотрела…» Мало ли что! Да такую женщину, чистую, скромную, с готовым ребенком на руках, любой подхватит, если уже не подхватил. Дурак, дурак!
Он казнился, как преступник, следуя, словно привязанный, за женщиной с коляской, а она, наклоняясь к ребенку, что-то говорила, поправляла рукой, укачивала. Они приближались к лесу. Оля медленно пошла по дорожке. Народу было немного. Весенний лес благоухал первой листвой. Оля дошла до скамейки и села, придвинув коляску.
«Та самая скамья-то, — ахнул Дима, глядя из-за деревьев метрах в сорока от дорожки. — Помнит. Неспроста же меня смерть обходит, тьфу-тьфу-тьфу. Подойти? Нет, не пора». Он не двигался, присев на корточки возле березы. Робость сковала его. Ребенок, видно, заснул. Оля читала книгу. Прошел час. Дима собрался с духом. Но тут из коляски послышался плач. Оля взяла малыша на руки, стянула мокрые ползунки, надела новые. Прижимая его к себе в одеяльце, сделала несколько осторожных шагов по земле к пеньку, села спиной к дорожке, лицом к Диме и стала кормить сына грудью. Зеленый солнечный свет играл вокруг них, щебетали птицы. Ребенок водил ручкой по ее груди, мать целовала пухлую ладошку. Дима дрожал. Сердце его стучало. Он готов был грохнуться на колени, упасть на землю, умолять о прощении. Что ему еще нужно?! Вот она, его семья… Но Оля уже поднялась. Вновь уложила ребенка, прошлась с коляской туда и обратно, укачивая его, она вернулась на скамью.
И тут Дима решился. Не чуя ног, прошуршал по хворосту грубыми ботинками, шагнул на дорожку. Оля оглянулась. Вскочила, глядя на него расширенными глазами, и вдруг стала медленно оседать. Не подскочи он, она бы упала возле скамейки.
— Ты? — спросила тихо.
— Напугал?
— Предупреждать надо, — слабо улыбнулась она.
Дима сидел, комкая краповый берет. Слова не шли. Он смотрел на ребенка. Мальчик проснулся и тоже смотрел на него, улыбаясь беззубеньким розовым ртом. Он был похож на мать Димы, это бросалось в глаза.