— Пойду за ним, — с атлантической твердостью сказал я. — Мне тоже не мешает поохотиться.
— Чуется, худое ты затеял, — напряглась Людмила — Не отпущу тебя. Впутаешься в свару. Голову почем зря сложишь. Горячен ты стал не по годам.
— Не намерен я ровным счетом ничего затевать, дорогуша, — я отверг ее подозрения. — Просто я не вполне насытился. Сбегаю до Дерябловки и мигом вернусь. Или ты хочешь, чтобы мне цыгане от голода снились весь день.
— Цыганов не надо, — Людмила скривилась от воспоминаний. — Самый невкусный народ.
Я поцеловал ее в нос, взял приставленную к уголку «прихожей» саблю Ахтымбана (Как удачно сложилось, что он ушел на охоту безоружным и подарил мне преимущество в бою!) и отправился мстить заказчику несостоявшегося убийства.
Яна предупредила возлюбленного тревожным воплем, но Ахтымбан и не думал скрываться. Его след привел меня на скошенный луг, расстеленный перед Дерябловкой игорным зеленым сукном с наперстками пожелтевших стогов.
Увлекшийся охотой противник оставлял без внимания мое приближение, пока я не наступил на хвост пойманного им вороного жеребца. Ахтымбан обожал конскую кровь. Во времена кочевья по степи основу его рациона составляла сырая конина. Он знать не знал (и никогда уже ему не суждено было узнать) вкус медового марципана с клубничным творогом или яичного винегрета в клюквенном киселе. А я еще помнил мириады восхитительных вкусов, услаждавших душу и тело князя Подкорытина — Тарановского. Список гастрономических наслаждений вампира Тихона был краток до неприличия. Мои встречи с овцами имели фатальные последствия для смиренных животных.
Я планировал соблюдать дуэльные правила дворянской чести, насколько это было возможно, поэтому не напал на полулежащего в траве противника.
Ахтымбан отпустил шею парализованного коня и встал на ноги.
— Негодяй, ты дорого заплатишь мне за театральную постановку с китайской смолой, — я вытащил саблю из ножен и обнажил зубы. — Во поле осинушка стояла.
— А ты не такой уж дурак, как мне чудилось, — спокойный взгляд Ахтымбана прошелся по моему оскаленному лицу, беспокойно вздымающейся груди и напряженным рукам.
Враг небрежно тряхнул заплетенными в мелкие косички волосами. Его выношенная до залысин охотничья куртка из светлой замши была распахнута. На поясе штанов, вторивших куртке по фасону и цвету, вместо оружия висел пустой кожаный бурдюк для крови.
В прочности клыков я не был уверен, и с саблей расстаться не рискнул.
— Я убью тебя, подлец, — отступая на свободное место между конем и стогом, я провоцировал врага напасть первым.