— Я не стану биться с тобой, — Ахтымбан провел языком по внутренней стороне губ.
— Хочешь спрятаться за бабьей юбкой? Сотворить зло чужими руками? Ты — тряпка, а не богатырь. Если хочешь, чтобы в тебе продолжали видеть знатного воина, докажи свою доблесть в честном поединке.
Я замахнулся на него саблей с левого плеча. Он отразил удар — незащищенной правой рукой перехватил рукоять вместе со сжимавшими ее пальцами.
— Много сору в твоем казане, Тихон, от ничтожных наук, — выдавив из моей руки саблю, Ахтымбан закинул ее на вершину стога и легонько стукнул меня кулаком по виску. — Когда же ты выметешь его?
Он отступил и улыбнулся.
Я замер в нерешительности. У меня не хватало сил для победы над вероломным собратом. Но я не хотел возвращаться с ним в нору. Иначе придется делать вид, что ничего не произошло, непрестанно ожидая его новой попытки оборвать мою жизнь.
Проблему разрешил очнувшийся конь. Он испуганно заржал и забрыкался, вставая на ноги. Повинуясь инстинкту, мы в мгновение ока обрушились на ускользающего коня и приковали его к земле.
Мы кормились нос к носу. Это было все равно, что хлебать горячие щи из одной тарелки или раскуривать индейскую трубку мира. Вороной жеребец стал нашей второй добычей за ночь. Будучи далеко не голодными, мы поглощали его кровь без обыкновенной спешки и соперничества. Ненадолго прерывали пиршество, чтобы расслабленно поваляться на лугу, и снова возвращались к убитому коню, делали новые прокусы артерий и вен.
Утро поднялось над избами светлой полосой. Не замечая розового сияния, мы отпали от жертвы как насосавшиеся клещи. Нам было лень не то что выяснять отношения, но и приподнять голову, чтобы нанизать на клык писклявого комара. Немного отлежавшись, Ахтымбан наполнил оставшейся в конской туше кровью самодельный бурдюк, слазил на вершину стога за арабской саблей и вытянулся на сухой траве рядом со мной. Я вернул ему ножны от сабли. Мне было противно разговаривать с ним. Он также не стремился к общению.
Мы лежали, сложив под головой руки, пересчитывали гаснущие звезды и пожевывали безвкусные стебли полевой травы. Ранние петухи соревновались в длине утренних песен.
— За Янку спасибо тебе, — Ахтымбан посмотрел на меня рассеянным взглядом. — Впервой меня порадовала твоя дурость. Никто иной не отпустил бы ее живехонькой.
— Не стоит благодарности.
Мне не хотелось возвращаться в пыльную нору. Я предпочел бы зарыться в стог и провести день в соломенной тени.
Наше сытое блаженство прервал конский топот.
— Пора, — выплюнув травинку, я вскочил на ноги.