Сейчас Липатова вытащила из-под стекла большой альбом с бархатной фиолетовой обложкой и латунными уголками. Ее рука ласково скользнула по мягкому переплету и раскрыла на первой странице.
– Здесь театру один год, – мечтательно пробормотала режиссер.
На фотографии Липатова с мужем, Зимина и Рокотская стояли в рабочей одежде, с кистями и валиками в руках. На голове обнимающего жену Стародумова красовалась сложенная из старой газеты пилотка, как у заправского маляра. Липатова и Зимина намного моложе, и только Лизавета Александровна все та же.
– Ремонт мы делали своими силами, то потолок побелим, то обои поклеим в фойе. Тут мы только что закончили красить батареи… Белой краски не хватило на самом видном месте, магазины были уже закрыты, а назавтра утренник, так что пришлось докрашивать художественным акрилом, такая глупость.
Она улыбнулась и принялась переворачивать страницы дальше:
– А это мы с труппой отдыхаем на море, на Куршской косе. Ездили в Калининград на гастроли, тамошний народный театр пригласил. Помню, Света Зимина забыла текст, и Витя Прокофьев, вы его не застали уже, вынес ей листок из роли на подносе прямо на сцену… Вот здесь репетируем «Три сестры», это Алина, она потом ушла в Театр на Малой Бронной. Она вечно просыпала начало репетиции. А это мы на восьмилетие театра устроили премьеру «Антония и Клеопатры», тут уже Римка к нам присоединилась.
Липатова показывала фотографии, и Ника видела, как меняются лица, становятся старше актеры, одни исчезают со страниц, другие, уже знакомые, появляются. Разные роли, костюмы, посиделки после спектаклей, момент напряженного спора Липатовой с Лелей Сафиной в доспехах Жанны д’Арк, дурашества Трифонова-Страшилы на фоне демонтажа декораций Изумрудного города. Лица то улыбающиеся, то сосредоточенные, то – часто – хмельные. Липатова рассказывала о каждой фотографии, вспоминая несущественные детали, маленькие истории, и обо всем этом говорила с мучительной нежностью, особенно о заслугах театра. Ни о ком из людей она не говорила так. На фотографиях награждений и вручений грамот и дипломов она останавливалась дольше, чем на всех остальных, и в глазах ее светилась материнская гордость.
– Ты говоришь «предательство», Кирилл? – Липатова бережно закрыла альбом, но не поставила на полку, а держала у груди, как малыша. – А что будет с театром, если мы не сможем сделать то, что задумали? У нас не будет другого шанса. Вот что такое предательство. А не нервный срыв Римки. С ней-то все будет хорошо.
– И все же. Не отстраняйте ее, пожалуйста, – Кирилл придвинулся ближе, и голос зазвучал так обволакивающе, что у Ники снова, как в первый день знакомства, по спине побежали мурашки. Он и просил, и убеждал, и не давал ни единого шанса устоять. – Я обещаю вам, что приведу ее в чувство. Она станет прежней, и на премьере все будет хорошо. Я от нее шагу не сделаю, пока не буду уверен, что все хорошо. Только не поступайте с ней так. Она ничего не испортит, я прослежу за этим.