– Э-э-ээ… ты чего?
– Эх, Васька-Васька… Он… он не придет. Ты хоть это понимаешь, нет? Не придет он завтра… Никогда больше не придет! Можешь ты хоть ЭТО понять?!!
– Мить, не надо! – Лишь теперь начиная что-то такое соображать, жена осторожно погладила мужа по голове. – Слышишь? Что уж теперь?
– Сходи в гастроном, возьми чекушку, – утирая рукавом слезы, глухо приказал Митяй. – Вот прямо сейчас.
– Мить, может, не надо?
– Я сказал: иди и купи мне бутылку! Быстро! И папиросы!.. У-ууу, курва!
Мегера испуганно отшатнулась – ТАКИМ своего мужчину она не видела никогда.
Сгрузив на землю кошелку, женщина покорно направилась в гастроном, а ее мужчина – безногий инвалид с навсегда солдатским, обветренным и морщинистым лицом – так и продолжал неподвижно сидеть, невидяще уставившись в направлении, в котором растворился Барон.
Сиротливым рядком стояли рядом пустые пивные кружки. Будто немые свидетели того, что эта мимолетная эмоциональная встреча не пригрезилась, а случилась наяву…
Рассказывает Владимир Кудрявцев
Олег Сергеевич услужливо раскатал серый ватманский рулон стенгазеты, придавил края предусмотрительно снятыми с полок томиками Ленина (порядковые №№ 16–19) и ткнул пальцем в обведенную красным карандашом рукописную передовицу:
– Вот. Эта заметка.
Я нацепил очки и взялся читать.
«…Более ста лет лежит в могиле Маркс. Но он жив, он действует, он поднимает на ноги рабочие массы, он поднимает целые континенты, и облик его – облик великого борца, великого человека – жив. А все те, кто хочет уничтожить огнем и мечом его ученье, исторически мертвы, хотя все еще скалят зубы, потрясают кулаками. От них останется смрад и мокрое место….»
Далее, теми же пером и тушью, было выведено в такт предыдущему:
«…Вот сижу я в пустой аудитории и, вместо того чтобы пойти в кино или на танцы, вынужденно пишу всякую фигню. И ведь все равно не найдется ни одного человека, который этот бред дочитает до конца».
После этого заметка, как ни в чем не бывало, лилась по накатанной:
«…А когда улягутся исторические бури, засияет солнце социализма над всей землей, над нею будет реять знамя Маркса и Энгельса, Ленина и Хрущева…»
Затем текст вновь прерывался. Явно наболевшим:
«…Когда же наконец наш секретарь комитета комсомола тов. Ляпунов сдохнет от белой горячки?..»
Концовка была выведена с душой: «…величайших сынов рода человеческого!»
Подпись выдавала: «студкор Сидоров».
– Ну и?
– В каком смысле? – выпялился на меня Марков.
– Какого беса ты мне эту наглядную агитацию приволок?
– Так ведь… как же? Очевидная провокация! Три дня в фойе Политеха провисела! На самом людном месте! А ведь там, на минуточку, иностранцев, как грязи, учится!