– Да не пошел бы он в таком разе куда подальше?! Со своей жалостью! Жалостливый, блин, комитетчик! Это еще почище, чем палач с чувством юмора! Последнюю в роду Алексеевых – Кашубских кровиночку на землю выдавил, носком ботинка растоптал и – ничего?! Пожалеть его за это?
– Почему последнюю? А ты сам? – неуклюже взялся гасить страсти Гиль. – К слову, у тебя ведь еще родная тетка есть. Где-то в Швеции. Тетя Нелли.
– Что мне ТА тетка и где ТА Швеция?! Чегой-то мы с Ольгой и бабушкой не получали оттуда посылок? Зимой 1941-1942-го?!
Барон раздраженно плеснул водки. В одиночку запрокинул в себя.
И тут Степан Казимирович заговорил о том, чего весь вечер Юрий опасался более всего:
– Мальчик мой! А ведь ты до сих пор толком про себя так ничего и не рассказал? Что ты? Чем занимаешься? Кольца обручального, смотрю, нет. Неужто до сих пор не обзавелся зазнобой? Не поверю! Такой видный мужчина!
Не случись предыдущего нервного, на повышенных, диалога про Самарина, этим вечером Барон, скорее всего, сумел бы уйти от скользкой темы, отделался общими фразами, как-то отшутился.
Но теперь, пребывая в состоянии зашкаливающего нервного возбуждения, он уже не в силах был заморачиваться на политесы и «возвышающий обман». Посему, сжигая мосты и не щадя чувств старика, Барон обрушил на голову Тиля «тьму низких истин»:
– Вор я, дед Степан.
– КТО?!
– Вор. Рецидивист. Уголовник. Позор семьи. О котором она, по счастью и несчастью одновременно, теперь никогда не узнает.
Не желая окончательно добивать Тиля шокирующими подробностями, Барон показушно охлопал себя по карманам:
– А, черт! Папиросы закончились. Добреду до буфета, куплю…
Пройдя через благоухающий табачным дымом, «Красной Москвой» и взмокшими подмышками широко гуляющий ресторанный зал, Барон разыскал официанта, всучил ему четвертной и, отмахнувшись от дежурного вопроса о сдаче, которую никто и не собирался сдавать, спустился в гардеробную.
– Как там мой ридикюль, папаша? Ноги не приделали?
– Как можно? – возмутился дежурящий по вешалке ветеран кабацкого труда. – У нас заведение солидное.
Обменяв чемоданчик на купюру, Барон торопливо направился к выходу.
– Уже уходите? – угодливо распахнул дверь давешний швейцар.
– Увы.
– А что же ваш старший товарищ? Союзного значения?
– Ему так у вас понравилось, что он решил посидеть еще немного.
– Понимаю. Одобряю.
Барон вышел было на улицу, но, осененный мелькнувшей мыслишкой, почти сразу вернулся:
– Листка бумаги не сыщется?
– Могу предложить бумажную салфетку. Устроит?
– Вполне. И заодно карандашик.
– Один секунд.
Предвкушая на-ход-ноги-чаевые, швейцар метнулся за канцпринадлежностями, а Барон, косясь на ведущую в зал лестницу, положил на стойку чемодан и раскрыл его…