Дела действительно объединили — тут не надо быть пророком, экспертиза подтвердила идентичность способа убийства. Принял дело молодой следователь Максим Хомутов, которого Иван просто не переваривал. Из огня да в полымя. По сравнению с ним Чешенко был просто душкой.
Уехав с Просвещения, Иван успел побегать еще по трем делам, держа в уме четвертое, вернулся в родной кабинет, сочинил пару бумажек по убийствам в Лахте и на Черной речке и теперь прикидывал: успеет ли перекусить или сразу ехать к матери Ремизовой. Без Костика, его неофициального подмастерья, приходилось совсем туго. Зотов обещал съездить в страховую компанию, но только по бартеру и когда освободится. У него и своих дел по горло. Вот и сейчас он сидел, зарывшись в бумаги, и набирал на компьютере какую-то справку.
Таракан шлепнулся наконец на пол и быстро-быстро побежал за сейф.
«Что они только тут жрут?» — подумал Иван.
— Леш, как ты думаешь, чем у нас тут тараканы харчуются? — спросил он у Зотова, который наконец послал бумагу на печать. — У нас вроде, кроме кофе и сахара в закрытых банках, ничего нет.
— А они, сволочи, все лопают, что откусить могут. Бумагу, например. Бумаги у нас навалом.
Зотов озабоченно заглянул в принтер, зажевавший лист.
— Ты посмотри, Вань, какая зараза! Я тебе так скажу, принтеры из всей оргтехники — самые зловредные твари. Они любят только хозяина, и то когда он к ним с лаской. Любят, когда с ними разговаривают, как с детишками. А чужих вообще не признают. Пока к тебе не привыкнут — работать не будут.
— Ну и что?
— А то, что это бобровский принтер. Наш ведь в ремонт увезли. Вот и мучайся теперь. А у тебя печатает?
— Ни черта!
— Во! Ну, солнышко, будь дружком, напечатай дяде бумажку, — замурлыкал Алексей, запихивая в капризную машину новый лист.
В конце концов принтер сжалился, Зотов убрал отпечатанный лист в папку, собрал дела в сейф и собрался уже уходить, но остановился.
— Вань, а фотографии птички вашей новенькой готовы?
— Да, — Иван вытащил из конверта несколько снимков, — только что забрал.
Зотов разглядывал фотографии, и на лице его все сильнее проступало недоумение.
— Слушай, а ведь мордашка мне знакома. Не она сама, конечно, а вот похожа на одну девчонку. Тоже покойницу.
— Она на Колычеву похожа, которую у парка Победы убили. Тоже сонную артерию порезали.
— Да нет, Колычеву вашу я не видел. А вот была у меня несколько лет назад некая Лада Литвинова. «Глухарик». Так вот одно лицо с этой куколкой.
— И что там было? — спросил Иван, записывая на листке фамилию и имя.
— А ей тоже горло перерезали, только не сонную, а от уха до уха, вспомнишь — вздрогнешь. У нее же дома. У них там фамильная реликвия была — набор хирургических инструментов какого-то предка, так скальпель пропал. Видимо, имей горло и распороли. Мы тогда еще удивлялись, не проще ли было нож взять, у них на кухне целый набор висел швейцарский, от самых маленьких до меча-кладенца.