Пока он разглагольствовал, посреди сцены появился стул с баяном. Степан взял инструмент, проворно надел заплечный ремень. Из-за кулис вышел Борька. Встал рядом, откашлялся.
— Фронтовая песня «В землянке», — сказал Степан и сел.
В зале мгновенно наступила тишина. Пригнув голову, Степан медленно растянул меха. Тихо-тихо запели баянные голоса. Мелодия, крадучись, скользнула в примолкший зал. Мягкий Борькин тенор негромко вывел первые слова:
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза…
Баян вздохнул и тихо повел мелодию за певцом. В переполненном зале, вероятно, не было человека, который не знал бы этой песни и сам не певал бы ее. Однако Бориса слушали с каким-то тревожным вниманием, словно на крыльях песни он нес им некое откровение, способное приглушить душевную боль.
Добрая треть сидевших в зале — бывшие фронтовики. Слушая песню, они невольно вспоминали фронт и боевых друзей. Сильные солдатские руки крепко сжимали костыли и клюшки, впивались пальцы в подлокотники кресел, а на неподвижных лицах людей — глубокая грусть.
Борьку долго не отпускали со сцены. Он спел «Огонек», «Синий платочек» и еще несколько любимых в народе песен.
Потом дощатый настил дрожал от лихой сибирской шестеры. После нее разыграли веселую сценку о партизане, который прикинулся дураком и околпачил надменных фашистов.
Последней перед антрактом выступила Зоя Козлова.
Она легкими мелкими шажками пересекла сцену и остановилась у края рампы. На ней было красное платьице с короткими рукавами, беленькие босоножки, в руках кружевной платочек.
Степан с интересом наблюдал за девушкой из-за кулис. Он видел ее профиль. Пышная копна золотых волос, крутой невысокий лоб, прямой нос, округлый подбородок с вмятинкой посредине. Видно, что сильно волнуется. Мнет, перетирает в руках платочек. И щеки краснее платья. Скорей бы начинала. Чего тянет. В зале уже шумят.
А Зоя, выдержав долгую паузу, плавным жестом сцепила кисти рук перед грудью и чистым, звенящим голосом повела рассказ:
— Нунча, торговка овощами — самый веселый человек в мире и первая красавица нашего угла. Нунча в двадцать три года осталась вдовою, с пятилетней дочерью на руках, парой ослов, огородом и тележкой — веселому человеку немного нужно и для него этого вполне достаточно. Работать она умела, охотников помочь ей было много: когда же у нее не хватало денег заплатить за труд — она платила смехом, песнями и всем другим, что всегда дороже денег…
Зоя говорила и говорила. Степан смотрел на нее, слушал и чувствовал, что с ним происходит что-то необычное. Он вдруг утратил чувство места и времени. Какая-то сила перенесла его за тридевять земель и опустила в жаркой Италии, на большой соборной площади. Он вместе со всеми любовался величавой и дразнящей походкой Нунчи. И хмель слегка туманил ему голову, и хотелось чего-то яркого и звонкого, как ее любовь.