3.
Когда уполномоченный появился в правлении, Настасья Федоровна встретила его тревожным «Ну как?»
— Порядок, — улыбнулся Степан. — Этот дед мертвого оживит своей лошадиной «плепорцией».
— Я знаю, зачем ты пожаловал. Звонили из райкома. Только хлеба у нас нет. Есть семена, и все.
— А вы слышали, какую телеграмму прислал Сталин?
— Сам Сталин?
— Сам. На имя Рыбакова. Вот слушайте… — И Степан повторил врезавшиеся в память строки телеграммы.
— Да, значит, совсем плохо с хлебом. Но где же его взять?
— Надо найти, — твердо выговорил Степан.
Она смерила его удивленным взглядом, улыбнулась.
— Ну что ж, пойдем поищем, товарищ уполномоченный.
Они обошли все склады. Кроме семян зерна не было.
— А что здесь? — поинтересовался Степан, показывая на два приземистых амбара.
— Отходы, больше всего овсюг, — ответила Настасья Федоровна. — Хотели его помолоть да людям раздать — не разрешили.
— Поглядим.
Амбары открыли. Они доверху были набиты зерновыми отходами. Степан зачерпнул горсть овсюга и стал медленно просеивать его сквозь пальцы. На ладони осталось несколько овсюжин и четыре ядреных пшеничных зерна. Он выбрал их, протянул Настасье Федоровне.
— А это что?
— Пшеница. — Она снисходительно улыбнулась.
— Если все отходы очистить, сколько можно получить зерна?
Настасья Федоровна ответила не сразу. Подумала, почесала круто надломленную бровь. Неуверенно проговорила:
— Тонны полторы. А может…
— Завтра же и начнем. Ясно?
Председательша неожиданно засмеялась. Положила руку на плечо парня.
— «Завтра же и начнем. Ясно?» Нет, не ясно, товарищ уполномоченный. Мы уже не раз пробовали очищать это зерно. Да ни триер, ни веялка не берут. Вот это тебе ясно? — И снова засмеялась.
Она смеялась так искренне и заразительно, что Степан не выдержал и широко улыбнулся. Но тут же потушил улыбку, нахмурился:
— Что же делать? — встревожился он. — Мы не найдем хлеба, другие не найдут… А там же прямо сказано: «Наступление Красной Армии будет приостановлено». Хоть руками перебирай, а зерно это надо очистить. Ну давайте же придумаем что-нибудь, Настасья Федоровна. А?
В лице и в голосе Степана было столько трогательной ребячьей беспомощности, что Усковой стало жаль парня. Она легонько обняла его за плечи.
— Эх ты, комиссар! Ну, не волнуйся. Что-нибудь придумаем. Всем миром будем думать. Ум хорошо, а два лучше. Сейчас пошлем за народом. А пока пойдем ко мне, пообедаем. Накормлю тебя щами, горячими и свежими.
Он не отказался.
В контору приглашались только активисты: бригадиры, члены правления, коммунисты и комсомольцы, а пришли все колхозники.