Деревня еще спала. Лишь кое-где сквозь замысловато разрисованные стекла окон слабо пробивался желтый свет. Кругом — тишина. Ни людских голосов, ни собачьего лая, ни петушиного кукареканья. Только снег скрипит под валенками.
Вязкая, ледяная тишина. Жгучий мороз. Степану даже показалось, что он не только чувствует, но и видит холод. Эдакая необъятная глыбища прозрачного льда навалилась на землю, на дома и деревья, на людей. И все они кажутся вмерзшими в ледяную махину. Воображение парня так разыгралось, что ему стало чудиться, будто он задевает плечами за скользкие и твердые стенки прохода, пробитого в синеватой толще.
В коровнике был полумрак. Несколько фонарей еле освещали большое помещение, и от этого оно казалось еще больше. Животные громко пережевывали свою бесконечную жвачку, шумно вздыхали, настороженно кося влажными круглыми глазами на незнакомых людей. Рыбаков медленно двинулся по проходу. Цепким, оценивающим взглядом осматривал коров, совал руку в кормушки, переговаривался с доярками.
— Муж на войне?
— А где еще?
— Пишет?
— Слава богу, покуда живой.
— Раз до сих пор дожил — жив будет. Теперь мы наступаем. Задним ходом пошла гитлеровская машина. Скоро она совсем развалится и твой… как его?
— Родион.
— И твой Родион дойдет до Берлина.
— Скорей бы.
А Василий Иванович уже повернулся к другой доярке, молодой краснощекой девушке.
— Сколько вчера надоила на круг?
— По четыре литра.
— Не густо.
— Так у меня половина тяжелых. Скоро пополнение буду принимать.
— Телятник готов?
— Не совсем еще, — неуверенно проговорил Трофим Максимович. — Печку там надо перекладывать да перегородки побелить.
— Чего ждете?
— На неделе сделаем.
К ним подошла пожилая женщина. Смущенно теребя концы полушалка, тихо проговорила:
— Мне бы, Василий Иваныч, спросить вас хотелось…
— Спрашивай.
Пока она собиралась с духом, их окружили работницы фермы.
Поведя глазом по строгим лицам товарок, женщина сбивчиво заговорила:
— Парень мой, сынок, значит… — хрустнула пальцами, всхлипнула, — с первого дня воевал. Получила одно письмо, и все. А недавно прислали бумагу — «без вести пропал». Это что? Погиб он или в плен его забрали? — Схватилась рукой за грудь и не мигая уставилась на Рыбакова. И остальные стояли молча: ждали, что он ответит.
Василий Иванович положил руку на плечо женщины.
— Не горюй, мать. В начале войны у нас целые полки без вести пропадали. Воюет твой сын в какой-нибудь другой части, а может, в партизанском отряде бьет фашистов без пощады. Скоро и весточку подаст.
По лицу женщины текли слезы. Товарки вполголоса утешали ее, уговаривали…