— Однобокая, субъективная характеристика, — резко сказала Федотова.
— Нельзя так, Богдан Данилович, — вмешался председатель райисполкома Плетнев, укоризненно глядя на Шамова. — Парню девятнадцать, день и ночь на работе. Замотался, одни глаза остались, а энергии — дай бог каждому из нас. Ну, иногда подзагнет на всю катушку, так ведь на то она и молодежь… — Плетнев широко улыбнулся. — На прошлой неделе начисто опустошил наш дровяник. Подговорил ребят, и они за ночь все наши дрова в райком комсомола перетаскали. Я на него тогда здорово нашумел. А он уперся — и ни в какую. Вы, говорит, обязаны обеспечить нас топливом. Мы вам кланялись. Теперь сами посидите без дров… Ну что ты скажешь? Конечно, это своеволие, даже беззаконие. Но ведь парень-то больно хорош. Огнем полыхает. Посмотрю на него — сердцу жарко. И молодежь за ним — хоть куда. Стоящий парень, а ты его аттестовал как последнего проходимца. Не одобряю его заскоков, но, ей-богу, все это от молодости, от самых лучших намерений. А ты — «нарушает нормы партийной этики». Тебе бы обвинителем в суде выступать, а не пропагандой заниматься.
— Я не нуждаюсь, товарищ Плетнев, в вашей характеристике. — Шамов гордо откинул голову назад, надменным взглядом скользнул по лицу председателя райисполкома. — Вы один из тех, кто своим попустительством разлагает Синельникова. Видели бы вы, как он вел себя в райкоме партии, когда я беседовал с ним о Садовщиковой.
— На ошибках учатся, — перебила Федотова. — Синельников осознал свою ошибку. Сам ее и исправил.
— Если вам, уважаемая Полина Михайловна, хочется, чтобы все дудели в одну дуду, я умолкаю. Но это вовсе не значит, что я разделяю ваше мнение, так как считаю его неправильным, исходящим из личных симпатий.
Рыбаков курил, молчал и слушал. Он мог подолгу, не проронив ни слова, внимательно слушать товарищей. В эти минуты он казался бесстрастным и даже равнодушным. И только те, кто хорошо знал Василия Ивановича, могли по его нахмуренным бровям и сосредоточенному взгляду догадаться, что, слушая других, он искал правильное решение.
— М-да, — многозначительно промычал Тепляков. Все повернулись к нему. — М-да, — повторил он. — Тут, конечно, надо разобраться, ше к шему. Шеловек он молодой, горящий. Опять же шибко своевольный, ше вздумает, то и робит. Зашем ему понадобился этот табак? Ше он с ним хошет делать — не понимаю. И ты, Коненко, нишего толком не пишешь.
— Мы с него допрос не снимали, потому и не знаем, для каких нужд отнимал он табак у граждан…
— А что это были за граждане? — поинтересовалась Федотова.