– И только, сударь? А мне кажется, что получилось неплохо. Насколько я способен судить, соответствует первоначальному образу. Расхождения, если и есть, то не принципиальные. Однако, сударь, я позволил себе обратиться к вам по несколько иному вопросу… – он помолчал и, как мне показалось, быстро дернул ушами. Наверное, это свидетельствовало о волнении, которое вообще-то ему не было свойственно. – Дело в том, что сегодня я ухожу обратно, сударь. Возможности для этого у меня теперь есть. Вы уверены, что вам не понадобится моя помощь?
– Прощайте, – сказал я.
Из взгляда Ивана Алексеевича исчезла всякая доброжелательность.
– Ну что же… Если вы считаете, что моя помощь вам не нужна… Не смею настаивать, милостивый государь. Тогда остается только один вопрос. Стараниями господина Осокина здесь появилось несколько… персонажей…
– Не понял, – сказал я.
– Ну, я имею в виду тех людей, которые… не принадлежат вашему миру…
– Ах, те… Это меня уже не касается, – сказал я.
Иван Алексеевич приподнял подбородок.
– Простите?
– Я больше ничего не хочу знать об этом.
– Даже так?
– Именно так!
Подбородок поднялся еще выше.
– Всего хорошего, милостивый государь!
И он понес высокомерную голову к выходу.
За ним потянулись и остальные. Старушка-родственница цепко взяла меня под руку. Дворник уже не мог передвигаться самостоятельно. Его вели сослуживцы, крепко поддерживая за вывернутые локти. Буратино, как чертик, подпрыгивал перед ними.
– Осторожней, осторожней, ребята… Не уроните, потом не подымем…
Проезжая мимо меня, дворник с усилием повернул налитые напряжением бычьи глаза.
– Ничего-ничего, здеся тоже жить можно, если, мил человек, приспособиться…
Мы вернулись в помещение вестибюля. Я искал Ольгу. Она куда-то запропастилась. Родственница не отпускала меня ни на секунду.
– Вы, наверное, дружили с Антошей? Меня зовут Вера Васильевна…
Ей, вероятно, хотелось с кем-то поговорить.
– Он был очень хороший мальчик, – сказала она, поднимаясь на цыпочки и дрожа бурыми осенними веками. – Вежливый такой, послушный. Другие шалят, а он – нет, напротив, сидит – занимается каким-нибудь делом…
Вытирая сплетенные паутиной мешки под глазами, она рассказала, как будила его по утрам, когда он еще ходил в школу, как встречала его на улице после уроков и как, будучи больным скарлатиной, он все боялся деда с большой бородой, который ходит по комнате. А никакого деда, разумеется, не было…
– Он был тихий, тихий, послушный такой, тихий мальчик…
Я наконец увидел Ольгу. Она шла к выходу и, по-моему, ни на кого не обращала внимания. Я не понимал, при чем тут дед с большой бородой. Окликнуть я ее не решился, и она спустилась по ступенькам под дождь.