Тишина.
– Мы могли бы договориться, – шепнул Падший. – Я многое рассказал. Представь, что мог бы поведать еще. Сверни, и мы заключим сделку…
На этот раз я почувствовал, с каким трудом даются ему слова. Сила, бьющая из ворот, была враждебна как Древнему, так и мне. Мешала черпать энергию из окружающего мира, сковывала. Кальвин явно готовился наобещать, чего угодно лишь бы не заходил в город. И обещал, грозил, упрашивал. Но я не слушал, сосредоточившись на том, чтобы просто добраться.
Путь выдался не из легких. Сила, волнами расходящаяся от поселения жгла живот, путала мысли и лишала воли. Я шагал с огромным трудом, пошатываясь и спотыкаясь, почти физически чувствуя встречный поток. Шагал мимо дымящихся полей, изб с разбитыми окнами и дверьми, с замаранными подсохшей кровью стенами. Мимо мертвых, вскармливающих своими телами воронье, и груд мусора, что недавно имели вид посуды, мебели, одежды…
У крепостной стены мне повстречалась первая живая душа. В пыли у обочины вяло возился худой как палка мужчина, одетый в драную мешковатую робу. Пытался ползти, стонал, что-то невнятно шептал.
Невольно остановившись, я посмотрел на него. Лицо обожженное, на губах язвы, короткая борода спутанная и грязная. Бессвязное бормотание оказалось молитвой, пением. Но так охрип, что едва ворочал языком. Да и взгляд отсутствующий, абсолютно пустой. Тело корчилось на земле, а душа и разум витали где-то далеко.
Я скрипнул зубами и отвернулся, прошел в ворота. Через пару десятков шагов увидел других выживших. Высушенные как мумии и оборванные люди медленно брели в том направлении, что и я: дети и взрослые, женщины и мужчины.
И картина та же – следы пожарищ, разбитые телеги и дохлые кони, груды смердящего сора. Ветер носил по улицам пепел, протяжно завывал и свистел. Издалека долетал смутный шум, ропот толпы.
Головная боль усилилась, в солнечном сплетении невыносимо жгло. Но я терпел и шел на гул. Кто-то из фанатиков оглянулся – в глазницах полыхнуло золотистое зарево. Оглядывались и другие, отступали, давали дорогу и смотрели вслед.
Пристально, внимательно.
Город оказался не таким большим, как выглядел со стороны. Вскоре смутный гомон превратился в отчетливый шум множества голосов. Улица раздалась вширь, перетекла в площадь.
Дома здесь высокие и богатые, украшены статуями и фресками в старом стиле. Но все же обители купцов и мелкой знати блекли на фоне ратуши и храма, стоящих впереди. Хотя администрация скорее смахивала на просто разросшийся особняк, а вот прибежище монахов нависало над площадью, давило величием и годами – древнее мрачное здание с темными от времени стенами, толстыми колоннами и узкими стрельчатыми окнами.