— Ты же не думаешь просить Лайона об интервью с его папочкой, а?
— Вообще-то думаю…
— Не было никакой подруги из университета, а? — спросил он, пристально поглядев на Энди с минуту.
— Нет, — сказала она, твердо и спокойно встретив его взгляд.
— Так я и думал.
В голосе Гейба не было осуждения.
— Вы считаете, что мистер Рэтлиф мне откажет?
— Да это уж как пить дать, откажет. Но мы это сейчас выясним наверняка, он как раз в дверях.
Взгляд Энди остановился на влажном круге, оставшемся на барной стойке от бокала с чаем. Она боялась поднять глаза, живот свело от волнения. Колокольчик на двери кафе приветственно звякнул, впуская входящего.
— Эй, Лайон, — позвал кто-то из дальнего угла.
— Лайон, — окликнул его другой голос.
— Джим, Пит, — отозвался он.
Голос у него был хриплым и глубоким. Звук коснулся ее, прошил поясницу, будто игла, вызвав мягкую дрожь, разошедшуюся волнами вдоль всего позвоночника. Она надеялась, что он выберет стул сбоку от нее и втянуть его в разговор будет несложно, однако, судя по звуку шагов, к которым она напряженно прислушивалась, он намеревался занять место в дальней части бара, за располагавшейся перпендикулярно по отношению к ней частью стойки. Краем глаза она заметила голубую рубашку. Гейб двинулся в ту сторону:
— Эй, Лайон? Что будешь? Чили?
— Не сегодня. Слишком жарко. К тому же Грэйси недавно делала чили, и мне пришлось выпить две дозы этих мерзких розовых таблеток, чтобы мой желудок пришел в норму.
— А может, проблема в «Маргарите», которую ты хлестал вместе с чили, а?
Низкий смех вырвался из груди вошедшего мужчины:
— Может быть, может быть.
Этот голос. Что за мужчина может быть обладателем такого волнующего голоса? Энди больше не могла сдерживать свое любопытство. Капитулируя, она бросила на него взгляд как раз в тот момент, когда он делал заказ:
— Я буду чизбургер.
— Сейчас принесу, — ответил Гейб.
Но Энди уже не слышала бармена: она была поглощена созерцанием Лайона Рэтлифа. Он выглядел совсем не так, как она себе представляла. Ей представлялось, что он гораздо старше. Должно быть, она так думала потому, что его отцу уже больше восьмидесяти. Значит, сын родился после войны. На вид она бы дала Лайону Рэтлифу около тридцати пяти.
Густые темные волосы лежали аккуратными волнами, на висках пряди были тронуты серебром. Черные гладкие брови изгибались над глазами, цвет которых она не могла определить с этого расстояния. Ее взгляд скользнул по его прямому римскому носу, напомнившему ей об актерах из фильмов на библейские сюжеты, а затем опустился ниже, к чувственному рту, который напомнил ей актеров из совсем других фильмов.