— Да и не дошли они, — с досадой сказал Филька. — Их на Фроловских перехватили. И повязали.
— Не всех! — сказал Михайлушко. — А кое-кто, говорили, ушел.
— Ну, может, и ушел, — не стал спорить Филька. — Да только теперь чего? Богдашка с Федькиным полком Кремль крепко держат и никого сюда не пустят. Я сам видел: уже все пушки на раскаты выкачены, и пушкари при них стоят, и фитили у них у всех зажженные. Только стреляй! А годуновские стрельцы еще в Замоскворечье, в слободе.
— Они еще не годуновские, — сказал Михайлушко.
— Будут годуновские, — ответил Филька. — Годуновская мошна бездонная. Всех купит! А это девять полков. А у Богдашки один.
— Зато на стенах! — радостно сказал Михайлушко. — И с пушками!
— У замоскворецких тоже пушки есть. И добрые дружки найдутся, и эти дружки им ворота откроют.
— Не откроют! А если и откроют, то будет поздно. Богдашка к тому времени сосунка на трон посадит.
— Не посадит! — почти крикнул Филька. — Не по закону это!
— По закону! — заревел Михайлушко. — Богдашка говорил, что по закону, что государь сам говорил, что Федька-царевич умом слаб, нечего ему на царстве делать, а посадите лучше сосунка, а при нем, пока он сосунок, поставьте моего Богдашку.
— Когда он такое говорил? Брехня это!
— Нет, не брехня! Родька тоже это слышал…
— Тише! — грозно приказал Маркел. — Тише, я кому сказал?
Михайлушко и Филька замолчали. Маркел спросил:
— Что-то я не понимаю, какой сосунок? И что царь говорил?
— Не говорил он ничего такого, — сердито сказал Филька. — Это Богдашка так брешет.
— Нет, не брешет! Говорил! — опять громко сказал Михайлушко. — Говорил, что государь Иван Васильевич вчера, перед тем как преставиться, сказал, что старший его сын Феодор слаб духом и телом и поэтому он, царь, не хочет оставлять ему царство, а лучше он оставит его своему младшему сыну, Димитрию, а в дядьки к Димитрию, пока он в силу войдет, поставить Богдана Бельского.
Филька на это только хмыкнул. Маркел тоже усмехнулся.
— Когда это он такое говорил? — начал Маркел, вспоминая, что ему про это сказал князь Семен. — Нет, Михайлушко, там все было не так. А вот как: государь собрал всех бояр в Тронной зале и велел…
— Э! — сказал Михайлушко. — Про Тронную залу мы знаем. Но после он еще раз говорил. Когда всех уже из залы выгнали, вот когда он это говорил. Когда при нем были одни только Бельский с Годуновым. И еще был Родька Биркин. Царь с ним играл в шахматы и при этом говорил, что сын его Федор слаб…
— Не говорил он такого! — вскрикнул Филька. — Не говорил! Врет Богдашка! А вот Борис Федорович правду говорил, что царь тогда сказал: племянник мой Борисушка, вручаю тебе своего сына старшего Феодора…