— Ты что это? — сказал Маркел. — Зачем ему фартук? Он же не мясник!
— Ну, это не нам судить, кто кем на этом свете служит, — сказал третий истопник. — И не смотри на меня так. На меня сам царь смотрел и ничего не высмотрел.
Сказав это, третий истопник осмотрелся. Его товарищи согласно закивали.
— Как это — царь смотрел? — спросил Маркел.
Третий истопник насупленно молчал.
— Савва! Савва! — сказали ему. — Расскажи.
Савва (третий истопник) на это только усмехнулся.
— Ну, расскажи, ты чего? Теперь-то уже можно.
Но Савва еще немного помолчал и только после начал:
— Да, была одна история. Ей третий год уже пошел. Перед Филипповками это было. И не здесь, а в Александровой слободе. Поздно уже было, везде свет зажгли. И затопили крепко! И вот царь, великий государь, стоит в одном халате, а там это можно… И вот царь стоит, а царевич стоит рядом, и царь ему строго говорит: что ты это, Ваня, опять мне перечишь, а я тебе разве не ясно сказывал? А царевич: нет, не ясно! И еще вот так гыгыкнул. А царь ему тогда: ах, вот ты как! И посохом его по голове ка-ак саданет в сердцах! И прямо в жилку, в висок! Царевич сразу упал. Царь к нему: Ваня, Ванечка! Это же был его старший, Иван. И он уже не отзывается, лежит. Царь на него пал сверху и рыдать! Тут я дрова и выронил. Посыпались они, затарахтели. Сухие же! Царь сразу вскинулся, на меня поворотился, смотрит… И я вдруг чую, что я сейчас загорюсь! И загорелся бы… Но тут он заморгал глазами, заморгал, и мне стало легче. А у него слезы покатились. Вот такие! Как бобы. И я закричал, побежал звать подмогу. А что кричал? Царевич, я кричал, убился, зацепился за порог и об приступочку виском. И сразу насмерть. Тоже после был сыск, и твой Трофим был при сыске, — это Савва-истопник сказал, уже глядя только на Маркела. И еще прибавил: — Твой Трофим, да, который в фартуке, и я ему тоже сказал, что да, что об приступочку.
Маркел спросил:
— А к кресту тебя подводили?
— Конечно, подводили, — сказал Савва. — И я тот крест целовал. Но повторил: об приступочку.
— Но как ты это мог? — громко сказал Маркел. — После крестоцелования!
— Как, как!.. — передразнил истопник. — А вот так. И если язык повернулся, значит, так Бог ему велел. А иначе бы не допустил. Так и сейчас у нас было.
— Когда — сейчас?
— Вчера. Или уже позавчера? Когда Родька с шахматами приходил. И царь вдруг брык и повалился. Вот Родька и запил. А как тут не запьешь? Я бы и сам…
Тут Савва вдруг замолчал и стал прислушиваться. Но Маркел громко сказал:
— Так, говоришь, вдруг повалился? А почему вдруг?