— А я откуда знаю? — сказал Савва. — Это не моя забота. Моя забота дровишки подбрасывать, а твоя ходить и нюхать. — И вдруг опять замолчал, еще внимательней прислушался. И уверенно сказал: — Шаги!
Маркел ничего не слышал. Потом вдруг открылась дверь и на пороге показалась Параска.
— Пойдем, — сказала она. — Дядя ждет.
Маркел поднялся и пошел к двери.
Маркел вышел из истопничьей, и дверь за ним сразу закрыли. Стало темным-темно. Параска сбоку сказала:
— Сюда!
Маркел шагнул на ее голос, поднял руку и наткнулся на Параску.
— Эй! — строго сказала она. — Ты чего?
Но тут же взяла его за руку и повела за собой. Рука у нее была горячая. Параска шла и говорила:
— Тут совсем недалеко. Сейчас свернем и наверх, а там вниз и налево. Он же прямо здесь живет. Мой дядя. Младший матушкин брат. Они по бабушке рязанские. И Родька тоже рязанский, вот дядя с ним и сошелся.
— Родька, говорили, сейчас спит, — сказал Маркел. — Потому что…
— Знаю, — сказала Параска. — Ну и что? Мы пока дядю проведаем, Родька как раз проспится. А нет, дядя его растолкает. Дяде можно, они же с ним приятели.
И, говоря все это, они сперва взошли по лестнице, после прошли прямо и опять спустились, а там свернули под другую лестницу.
— Здесь, — тихо сказала Параска и условным стуком постучала в дверь.
— Ты? — спросили изнутри.
— Я, — ответила Параска.
С той стороны брякнул замок, и медленно открылась дверь. Параску и Маркела озарило светом. Маркел прищурился. Напротив него стоял Параскин дядя Тимофей, так надо было понимать, но рассмотреть его пока было нельзя, потому что он был весь в свету. И он из этого света настороженно сказал:
— Здоровы будем…
— Здоровы, — бодрым голосом ответила Параска. — А это Маркел. Он у Трофима ночует. И там же, с ним вместе служит.
— Так же зарезали Трофима, — еще настороженней сказал Параскин дядя.
— Ну, и зарезали, — ответила Параска. — Такая у них служба — не зевай!
— О!.. — только и сказал Параскин дядя, отступил на шаг и без всякой охоты прибавил: — Входите.
Теперь дядю стало можно рассмотреть. Он был совсем еще не старый, ему было лет сорок, весь из себя ухоженный, гладкий и по-богатому одетый. Одно слово, царский постельничий, подумал Маркел и начал осматриваться дальше. И насторожился, потому что в горнице все было перевернуто, на столе лежало много всякого добра, также и все сундуки были открыты, а возле двери стояли сапоги — пар не меньше десяти, и все очень добротные.
— Чего ты это так? — спросила у дяди Параска. — Случилось что?
— А то не случилось? — строго сказал дядя. — Государь преставился!