— Ты чего?
Маркел сразу опомнился, мотнул головой и ответил:
— Да я ничего. Я просто думаю, что чего мы тут сидим, время теряем. Мы же хотели идти к Родьке.
— А Родька что? — спросил Параскин дядя.
— А Родька пьяный спит, — сказал Маркел. — А нам его хотелось расспросить бы. Может, Родька чего знает, мало ли.
— Э! — насмешливо махнул рукой Параскин дядя. — Какой с него спрос?
— А что, — быстро сказала Параска, — хочешь, чтобы спрос был с тебя? А тут верный человек… — И она кивнула на Маркела. — И вот пошли бы к Родьке, вдруг он чего вспомнит. Про еще кого-нибудь. И тогда твоя беда еще дальше уйдет. А то, вижу, уже собираешься. А вдруг оставят?
— Эх-х! — только и сказал Параскин дядя. — Ну, ладно! Только ты здесь не толкись. Тебя здесь не хватало! Ты иди к своей боярыне. А я здесь пока соберусь, и мы сходим к Родьке. А ты иди, иди! Служба у тебя сейчас или не служба?
Параска ответила, что служба, еще раз посмотрела на Маркела, весело улыбнулась и вышла.
Дядя немного помолчал, прислушался, но ничего особенного не услышал и, повернувшись к Маркелу, спросил:
— Так, говоришь, у Трофима живешь? У Прасковьи за стенкой?
Маркел кивнул.
— Давно?
— Третий день.
— Ох ты! Во как вовремя приехал… — с усмешкой сказал дядя. — И служишь там же, где и он служил?
Маркел опять кивнул.
— А за что его зарезали?
— Нас часто режут, — просто ответил Маркел. — Служба у нас такая.
— Ну а все-таки?
— Нам о таких вещах говорить не велят. У нас с этим строго.
— Ладно, — сказал дядя. — Пусть так. Ну а сам-то ты откуда будешь?
— Рославльский я.
— Дрянной городишко, — сказал дядя, выпятив губу. — Знавал я одного рославльского. Ух и скользкий же был человечишко!
Маркел усмехнулся и сказал:
— Люди везде разные бывают. Вот как вы с Родькой. Оба рязанские, а вот…
— Ты между нами клин не вбивай! — строго сказал дядя. — А сам ты кто? Чего к Прасковье прилепился?!
— Я не лепился.
— Я вижу! — грозно сказал дядя. И даже привстал. Но вовремя одумался и сел. Помолчал и сердито сказал: — Горе у нее. А бабы, когда у них горе, мягкие. Легко их обвести. Но ты у меня смотри! Я такого очень не люблю. Меня, может, отсюда и выпрут, но я тебя все равно везде найду! Сестра, как помирала, мне наказывала: «Тимоха, смотри за Прасковьей, она тебе как дочь. Нет у нее больше никого». И это когда Гурий еще здесь был. Ну да этот Гурий — тьфу! Может, это даже ее счастье, что он пропал.
— Прасковья говорила, он в тюрьме сидит, — сказал Маркел. — В Ливонии.
— Ага! В Ливонии! — передразнил его дядя. — Слушай ее больше. Да и что баба еще скажет? Страшно ей без мужа, вот что. И тут вдруг ты!