… Тут же скомандовав разуму заткнуться.
Он стянул ее трусы. Ее сердце колотилось, и грудь часто вздымалась, но, где бы он ни выучил этот узел, он был не для игр – сопротивление делало его лишь туже. Роман встал над ней на колени, халат распахнулся, обнажив торс, похожий на туго скрученную веревку. Он раздвинул ее ноги и опустил между ними голову. Изголовье кровати закачалось. Через несколько минут он остановился, приподнялся, и она почувствовала его дыхание.
– Твой черед, – сказала она.
Он посмотрел на нее. Было что-то детское во влажности на его лице, и вместе с растрепанными светлыми волосами его облик походил на херувима эпохи Возрождения.
– Твоя очередь, – повторила она.
Он поднялся и снял с себя трусы. Ее язык задрожал от его твердости.
– Развяжи меня, – попросила она.
Роман проигнорировал ее и, взяв за голени, перевернул, но поскольку ее руки были связаны, она не смогла сделать это полностью, и в итоге легла с ногами, скрещенными как ножницы, – и неожиданно все изменилось. Эшли слышала истории девушек, попавших в такие ситуации, и когда они становились заложницами дальнейших событий, меняли свое мнение, будто это так работает. Ты заходишь так далеко, и в голове что-то переключается, и ты уже не винишь себя за то, что ты была маленькой шлюшкой, возжелавшей член. Но теперь она поняла: все не так. На самом деле ты не меняешь свое решение, то, что меняется, – это твое тело, диктующее, что правильно, а что нет, и до сего момента она не подразумевала, что подобные вещи могут резко начать казаться столь неправильными. Она начала бороться с узлом, но он держал ее крепко.
– Роман! – сказала она.
Его лицо приняло отрешенное выражение, зеленые глаза казались окнами в никуда. Он был похож на ртуть.
– Роман, пожалуйста, развяжи меня, – попросила Эшли. – Мне это не нравится, Роман.
Он, крепко зажав ее бедра, надавил и вошел в нее. Она была очень влажная от собственных выделений и его слюны, и было нечто уникально ужасное в легкости его насилия.
– Роман! Роман, постой. – Сказала она в надежде, что он просто увлекся, как иногда это свойственно парням. Но в его глазах она увидела другое: что-то ушло из них, и она не знала куда.
Он двигал своими бедрами быстро и сильно. Она попыталась скрестить ноги, помешать ему, но он твердо держал их своими руками.
– Роман, хватит!
Самое страшное, что он даже не делал вид, будто ему это нравится. Часть ее не ощущала связи происходящего с ее телом, с насилием, лишь шатающаяся в такт спин– ка кровати напоминала ей об этом. Она была слишком напугана, чтобы говорить, но слышала свои мольбы, слышала свой плач и всхлипы и была похожа именно на истеричную девку, которая сама себя бьет или режет, или что-то еще. Она приказала телу замолчать. Чего бы он ни желал от нее, он этого не получит.