Шассо вытащила из кобуры пистолет 38-го калибра и направила ствол на Оливию. Стрелять в другое тело не так уж и просто.
Оливия смотрела на нее с гордо поднятой головой. – Крестик, что ты носишь, – начала она, – не твоего ордена.
– Миссис Годфри, – сказала Шассо, – я дам вам лишь одну возможность медленно положить руки на капот, и если вы сделаете хоть один шаг в мою сторону, я убью вас.
Оливия склонила голову набок. – Святой Иуда. О, Маленькая Мышка: Почему ты чувствуешь себя такой потерянной?
Она шагнула вперед. Ее платье переливалось, как отблеск взошедшей над рекой луны.
* * *
И Питер проснулся.
Он не знал, что случилось, или где он находился. Он не знал ни хрена об этой херне. Нет пути, как нужно идти по жизни, подумал он и огляделся. Он был голым и лежал в незнакомой комнате – но он бывал здесь раньше – это комната для гостей в Доме Гофдри. И кто-то стоял рядом с ним. Роман. Роман ждал, пока он проснется. Это читалось в его позе и взгляде. У Романа были плохие новости.
Питер попытался сесть, но это было непросто. Он услышал тяжелый стон и понял, что он исходит от него. Попытался определить последнее, что помнит, но это было все равно, что смотреть под воду: все выглядит нереально, и любая тварь может тебя сожрать.
Мое сердце действительно страдает из-за Питера. Он не заслужил ничего из случившегося с ним, и я с большой меланхолией описываю, как он мочится на дерево, или как ромбики от гамака отпечатались на его спине, или его манеру затягивать волосы обрамляя лицо, чтобы быть похожим на кузена Итта, или как он гонит белку – слишком медленно! – до оврага. Питеру нравится быть Питером, его жизнь, как палитра красок, выплеснутая на холст дня – завораживающе разная и непредсказуемая картина. Он не заслужил… Хотя, нельзя сказать, что это не его вина.
– Что случилось? – спросил Питер с тяжелым чувством, будто к его словам были привязаны неподъемные мешки с песком.
– Алекса и Алиса Сворн, – ответил Роман. – Варгульф добрался до дочерей шерифа.
Питер посмотрел в потолок. Он не знал, что делать с этой информацией; это был неприемлемый способ идти по жизни. Затем он резко схватил Романа за руку и крикнул:
– Линда!
Бог Не Хочет, Чтобы Ты Был Счастлив,
Он Хочет, Чтобы Ты Был Сильным
Когда Роман проезжал Килдерри-парк, у него засосало под ложечкой: откуда-то из подножья холма вилась черная струйка дыма. Он заторопился, но добравшись до дома Руманчеков, не увидел ничего, кроме сожженного дотла остова трейлера. Выбравшись из машины, он встал так близко к черному и обгоревшему металлу, насколько позволял жар. На земле ковром расстилался пепел и мусор, и что-то стукнулось об его куртку. Роман поднял, зажав между пальцами, опаленный фрагмент картинки «Снуппи», некогда красовавшейся на дверце холодильника. Отвернувшись от трейлера, Роман осмотрелся. Маленькое сломанное зеркальце лежало на земле, раскрытое, как ракушка. Оно треснуло и мутно отражало черный дым в белизне облаков.