Я не вмешивалась; я отвечала на его горе суровым состраданием, но цель оставалась прежней. Мы – выходцы из страны, которая никогда не завоевывала других земель, не давала отпор захватчикам, потому мы все еще живы. Мы делаем то, что необходимо. Осталась всего неделя до дня его рождения. Спустя столько времени, самого времени не осталось вовсе. Немного своевольно, что я хочу подождать именно до этой даты, но во всем должно сохраняться чувство меры; я презираю тех матерей, что безвольно разрешают залезать в чулки со сладостями раньше кануна Рождества. И, наконец-то, та самая ночь, ночь ответов! – во мне порхает столько бабочек, что я не удивлюсь, обнаружив свои ноги в воздухе, а не на земле, но, как учил нас отец, нетерпение и спешка – от дьявола. Так же я добросовестно ввела Нормана в транс из опасения, что события этой ночи добьют его физически. (Сколько лет нам было, прежде чем мы усовершенствовались в трансе? А Роман в свои семнадцать уже адепт! Мои волосы зашевелились.) Затем я постучалась в дверь Романа и попросила его подняться на чердак на несколько минут.
Вообрази эту мизансцену! Он не заметил перемен: теперь комната стояла без мебели, по прошествии стольких месяцев, огоньки девяноста девяти черных свечей были расставлены вокруг алтарного камня, а на камне – колыбель. Непонимание в глазах мальчика, и древняя – неужели мы действительно настолько древние? – мудрость в материнских глазах.
Он застыл в бессловесном монологе. Я взяла его лицо в свои руки, заглянула в его глаза и освободила его, транс освободил его от незнания, в коем он пребывал до сего момента. Все эти секреты, шепот снов – теперь развеялись. Наконец-то! – больше никаких секретов: настало наше время вновь стать одним целым, и я дам ему все и сразу. Расскажу, сколь ужасающим было мое испытание – так много лет и слез, так много надежд и разочарований для одного чрева, потраченные впустую усилия вкупе с их безутешными плодами – пока, наконец-то, не появился он! Мое чудо, обернутое в блестящую красную сорочку, которую я собственноручно сняла с его морщинистой кожи и проглотила со скромной благодарностью. Я все не могла поверить в свою удачу, и когда Шелли тоже родилась в сорочке, я, упоенная своим успехом, обжарила все в вине с лесными грибами, но ребенку пришлось заплатить цену за мою излишнюю разнузданность. Как все это время Роман считал меня не любящей, старой дурой, которую я играла, но лишь из материнской любви к моему самому драгоценному сокровищу (что ж, возможно, иногда и потому, что он был маленькой сволочью). Расскажу, что никогда не существовало никакого «ангела», лишь причудливый побочный продукт воображения птичьего мозга, что, на самом деле, у Романа никогда не было кузины – Годфри, давший ему свое имя, не был его настоящим отцом, не был плотью и кровью, и как девять месяцев назад он посетил Лету Годфри, ее родной брат, неспособный сопротивляться своим темным желаниям. (Мальчишки остаются мальчишками!) И вот, перед ним лежит продукт их порочной связи, не мертворожденный, спящий не далее, чем в десяти шагах.