– Беллини, – тихо молвил Диху и медленно кивнул, отводя глаза. – Да, узнал. Очень похожа.
«Джованни Беллини?» – мысленно охнула я.
Марья-посадница в исполнении знаменитого художника венецианской школы походила на одну из его многочисленных мадонн, этот стиль ни с чем не спутаешь. Мир, в котором Джованни Беллини запечатлел для потомков новгородскую женщину, мне определенно нравился.
– Как живая бабуля, – подтвердил боярин. – Содрал, конечно, этот Беллини с нас с Мишкой – собор можно было расписать! Однако ж до чего хороша получилась! Скажи?
– Скажу, – кивнул сид и, отобрав у меня кубок, залпом допил мед. – Хороша. Она такой и была.
– Вспоминала тебя давеча бабуля-то, – остро глянув на слегка порозовевшего гостя, заметил Иван Дмитриевич. – Вот ведь память! Шутка ли – скоро девяносто второй годочек стукнет, а все бодра духом и разумом чиста. Правда, из покоев уже редко выходит… Ты бы навестил ее, Тихий.
– Ни к чему это, – помолчав, ответил сид. – Ни ей, ни мне. Давай, что ли, за здравие Марьи Семеновны Корецкой, – и подставил кубок под золотую струю из кувшина. – Редкая женщина, действительно редкая. Уж поверь, я знаю.
Снизу, со скамеечки, было хорошо видно, как горестно дрогнули губы сына Луга.
«А ведь он же бессмертный, как все сиды. И у них с Марьей Семеновной что-то было. Когда-то».
– Ты-то знаешь, кто ж спорит, – покивал боярин. – Кому ж знать, как не тебе, Тихий.
– Осторожней, Айвэн, – прошипел Диху. – Лучше бы тебе даже и не думать в эту сторону.
От этого утробного, грозного, почти драконьего шипения я невольно втянула голову в плечи. Так летней ночью рокочет где-то за горизонтом далекая гроза, ворочается за тяжелым пологом облаков неимоверная природная силища, грозя ничтожным людишкам смертью и разрушением.
– А я что, я ж ничего такого… Говорю, ежели б не ты, кто знает, как бы оно все повернулось тогда-то, с князьями. Что московский, что тверской – оба были волчары, до чужих закромов охочие. Не говоря уж о литвинах. Ты закусывай давай, Тихий, а то ишь, вызверился на меня, будто я непотребство какое говорю.
«Ох, не зли его, боярин, ох, не зли», – хотелось шепотом попросить разудалого Ивана Дмитриевича, гуляющего сейчас по лезвию ножа. Была бы я всамделишней кошкой, распушила бы хвост, честное слово.
– Хватит о женщинах, – буркнул сид. – Не лучший выбор для застольной беседы.
– Хватит, так хватит, – покладисто кивнул Корецкий. – Вот не пойму я, Тихий…
– Мм?
– Хороша рыбка, а? Так вот, не пойму я никак, с чего это ты вдруг этаким благодетелем заделался. Бабку выручил – это одно, все-таки женщина достойная, вдовая к тому же…