Помню, это было субботнее ранее утро. В ворота постучали, и я пошла открывать. Светлана ждала подругу на примерку и я, будучи уверена, что это она, выскочила к воротам в домашнем халате, нечесаная. А когда открыла калитку, замерла – передо мной стоял Тихоня! Широко улыбаясь, он распахнул мне объятия. От восторга у меня закружилась голова, я упала ему на грудь и крепко прижалась.
Тихоня сильно изменился, в нем мало что осталось от того худощавого мальчугана, которым я его помнила. Не помню, чтобы Тихоня рассказывал о проведенных в тюрьме годах – видимо, не хотел меня тревожить. Но по обрывкам случайно брошенных фраз я могла себе представить, в каком аду приходится жить заключенным.
Два дня мы провели на даче у подруги мамы Светы и не вылезали из постели. Я снова испытала те чувства, которые вскружили мне голову в горной юрте. Рядом с Тихоней мой мир растворялся и рассыпался на маленькие осколки. Мне казалось, что я была не здесь, а где-то в далеком космосе, в окружении вечного блаженства и любви. Даже одна ночь любви с Тихоней стоила трех лет ожидания, а я получила в дар целых две!
Время пробежало быстро. В понедельник мне нужно было идти на работу, и я засобиралась. И тут он вспомнил про мою операцию, попросил рассказать, почему открылось кровотечение. Конечно, об аборте в письме я не писала – хотела поговорить с ним с глазу на глаз, и вот этот случай представился.
Если бы я тогда знала, что последует за моими откровениями, то держала бы язык за зубами! Как только он узнал об аборте, то соскочил с кровати и закричал: «Ты убила моего ребенка! Я точно знаю – это был мой ребенок!»
Никакие объяснения на него не действовали. Он начал метаться по дому, как загнанный зверь, круша все на своем пути. Я так сильно испугалась, что забилась в угол и не выходила оттуда, пока он не успокоился. Помню, как он сел на кровать и несколько минут смотрел на меня в упор, словно не веря тому, что я сделала. Но его внешнее спокойствие было обманчивым. Он поднялся, подошел ко мне, кинул прощальный презрительный взгляд, оделся и ушел, громко хлопнув дверью.
Я вернулась в дом к маме Свете, о работе не было и речи. Руки и ноги дрожали от мысли, что я потеряю его навсегда. Я проплакала до вечера, пока с работы не пришла Светлана. Вид у нее был растерянный, лицо бледное. Она отказалась от ужина и закрылась в спальне. Только утром сказала, что знает о нашем разговоре с Тихоней. Он пришел к ней на фабрику и обвинил ее в убийстве нашего ребенка: сказал, что сама я никогда бы этого не сделала, что на меня оказали давление.