– Начинаем. Даю обратный отсчет: пять секунд… четыре… – негромко произнес один из лаборантов, сидящий перед пультом управления. На поверхности стоящего перед ним монитора появились сменяющие друг друга столбцы каких-то цифр, мало что говорящих подполковнику. Ученый шевельнул мышкой, кликнув левой клавишей. Кажущийся незыблемым железобетонный пол под ногами мелко завибрировал, отзываясь на работу расположенных на нижележащем ярусе механизмов.
Из-за глубокого шлема и защитных очков Трешников не мог видеть выражение лица Коробова, но прекрасно представлял, что сейчас чувствует его боец. Будь ты хоть трижды спецназовцем, остаться равнодушным к происходящему просто невозможно – и дело вовсе не в страхе, который любой из них умеет контролировать, а в банальном инстинкте самосохранения.
– Одна секунда. Старт! – голос оператора оторвал Виктора Ивановича от размышлений. – Три секунды до выхода на полную мощность. Дубль-пульт, внимание, возможен скачок напряжения, быть готовым принять управление. Поехали!
Свет в помещении едва заметно мигнул, на несколько мгновений став менее ярким, но уже спустя секунду освещение восстановилось.
– Скачок незначителен, скомпенсирован, – невозмутимо прокомментировал оператор. – Все показатели в норме, начинаю концентрацию поля. Расчетное время – двадцать секунд.
Воздух по контуру «кругов», и верхнего, и нижнего, внезапно словно загустел, постепенно теряя прозрачность и становясь схожим с соединившим пол и потолок цилиндром из матового стекла, по поверхности которого периодически проскакивали короткие яркие всполохи. Несколько первых секунд подполковник еще мог различить по центру «подиума» сгорбившуюся, словно на плечи давила с трудом сдерживаемая тяжесть, фигуру Коробова, затем воздух – вернее, энергетический поток – уплотнился настолько, что окончательно потерял возможность пропускать фотоны света. Теперь между обоими полюсами застыло нечто непрозрачно-перламутровое, освещаемое лишь участившимися вспышками, как внутренними, так и «стекавшими» по его поверхности сверху вниз и тут же возвращавшимися обратно к потолку. Порой непонятные вспышки переплетались, изменяя ход движения и «рисуя» на поверхности энергетического цилиндра постоянно меняющую свою конфигурацию паутину. Воздух в зале внезапно будто сдвинулся с места и «поплыл», став видимым, и сейчас напоминая горячее марево над раскаленной поверхностью.
– Пять секунд, – спокойно сообщил оператор. – Плотность девяносто восемь процентов, нарастает, полюсность соблюдена. Три… две… одна…
На счете «ноль» цилиндр полыхнул ослепительным белым светом, заставившим Трешникова на миг зажмуриться, и в мгновенно потемневшее – сработали встроенные светофильтры – десятисантиметровое защитное стекло мягко, но мощно ударило. Ударило настолько сильно, что подполковник отчетливо ощутил едва слышимый стон материала, с трудом сдержавшего чудовищное давление. Когда же он снова раскрыл глаза, никакого цилиндра уже не было, да и воздух вернулся к привычной прозрачной неподвижности. Поверхность «полюса-подиума» была девственно-пустой.