Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 1 (Трегубова) - страница 37

Обонятельные стражи разверстых ноздрей, не выдерживая града камней и стрел, сами бросаются в ров со стен, чтоб не сдаваться живыми. Падая в мягкие россыпи палевых пепельных горчичных пыльных бежевых гранатовых фуксиевых перечных пороховых айвори белых алых горючих гремучих смесей с их дремучими вонючими продавцами.

— Велькам! Велькам! Май фриендэ!

Неба я не увижу — даже если вскину глаза. Долу. Слепая вязь наколки булыжников. Если все-таки вскину — вместо неба только планетарий зеркалец муслимских кипп-ушанок, дрожащих сквозняком животного танца на распятых плечиках света под удушливым шелковым потолком.

— Донт фол, донт фол, май фриендэ!

Распихивая пол руками. Причем, со всех сторон.

Третья нота духов.

Пока не уткнулась в живот обожравшемуся голиафу на перекрестке, орущему:

— Бубликк! Карашо!

И собрав всю силу — отклеить, выцедить себя из толпы в подворотню, переулок, дверь, шкап, гроб — все равно куда.

Почти упав. Почти. Почти. Зависнув носом над развалом, прилавком, биваком. Где — уже запретное оружие — нос добивают из всех орудий греческим огнем (рецепт давно утерян). Где флакон? Что это? Как они это делают? И, тут посреди гор специй — решительно сорочьим взглядом выцепив — обалдев от десертной красоты — горний хрусталь, синий и карий, и нежно фисташковый, припорошенный томной пудрой — в который — выбрала небесно голубой — тут же впилась, вгрызлась зубами, приняв за кристаллизованный подкрашенный сахар. Вызволив зубами, добыв, активизировав, распечатав — почти невыносимый по интенсивности блаженства запах, оказавшийся в тайном союзе с абсолютно запредельной несъедобностью! Канифоль? Крашеная смола? Что это?! Я иду дальше — и уже можно идти по невозможным улицам — и занюхиваю свои же ладони — перебивая внешний агрессивный поток — втягивая запах-вкус-цвет своего кристального трофея и все, что с ним вместе кристаллизуется из воздуха — втягивая и вмещая в себя все это — до одури в висках. Позже долго отчищала зубы, как кадило.

И тут навстречу — какой-то арабский худосочный, виляющий, как сухопутная водоросль, юродивый. Как приклеился ко мне! Я прошла его — не глядя и не отвечая — так нет! — он развернулся, и припустил за мной трусцой. Скачет за мной, догнать не смеет, но и не отстает, и подвывает:

— Эй! Э-эй…

Я круто разворачиваюсь. И иду в противоположную сторону. Хотя мне и не туда. Хотя я и сама уже не знаю, куда мне. Юродивый опять за мной! Разворачиваюсь еще раз. Вокруг своей оси. Кручусь. Делаю шаг. Куда? Туда! И случайно наступаю ему на ногу. Этому юродивому! Каблуком. Ёлки! Ну сам напросился!