И о том, что, тем не менее, внешний, падший, страшный этот город так ощутимо (для всех чувств, когда находишься внутри) зудит и звенит от жажды разродиться небесным, внутренним своим городом — как, собственно, и всё в этом падшем мире — как каждый падший человек в этом падшем мире всю свою жизнь, собственно, силится избавиться от человека внешнего (всегда страшного, всегда чужого и чуждого самому же себе) и разродиться человеком внутренним — и что в этом только и есть смысл жизни.
Можно мерзнуть у окна — ожидая гораздо более близкого по времени превращения — краски апельсина на камнях Иерусалимских домов — и думать обо всем этом. Невозможно оказалось сделать только одну единственную, казалось бы, такую элементарную вещь: надеть чистенькую, выглаженную, нежную розовенькую байковую ночную рубашку — мать Шломы отжертвовала мне свою! положила мне, разгладив ручкой, поверх одеяла на кровать — невозможно: после того, как, в гостиной, я увидела, как из-под закатанного рукава ее платья на левой руке мелькнул татуированный номер.
The Voice Document has been recorded
from 22:37 till 23:07 on 18>th of April 2014.
Incoming call from 00790399ХХХХХ
at 23:45 on 18>th of April 2014
— Ну ты доделала текст, наконец, подруга? Когда ты мне текст готовый пришлешь? Ты обещала прислать сегодня. Я завтра улетаю в командировку. У меня должен быть твой текст к утру в компьютере.
— Я помню, Анюта. Дело в том, что… Мне как-то… Чудовищно неуютно во внешнем романе.
— А! Ты, оказывается, для собственного уюта книгу пишешь?! Я не знала!
— Не в этом дело. Просто… Ну вот не могу тебе объяснить: вся эта движуха в интонации, вся эта агрессия и витальность — в тот момент, когда, наоборот, на самом-то деле хочется из всего этого сбежать.
— Ты мне мозги-то не заговаривай. Сколько тебе, конкретно, осталось страниц правки доделать?
— Аня! Ты что, не слышишь меня?! Что за счетоводчество! Ничего в жизни цифрами не измеряется! Это все равно как если бы ты меня спросила: «Сколько тебе осталось дожить»!
— Хватит рефлексировать, подруга, и шли мне немедленно, вот сейчас прямо, текст, как обещала.
— Анюта… У меня, знаешь, вообще всё больше, по мере работы, возникает подозрение, что все лучшие книги, написанные человечеством, никогда не были опубликованы.
— Мне не нравится направление твоих мыслей, подруга. Ты к чему клонишь, а?!
— Просто вот задумалась о том, что лучшие авторы и лучшие люди за всю историю человечества наверняка просто были достаточно скромны и неамбициозны — и их книги так навсегда и остались в крепко запрятанной где-нибудь, никем из людей не найденной, рукописи.