Она открыла мне дверь. Я вздрогнула, как будто в меня плеснули холодной водой. Мара была совершенно голая. Ее груди глядели безбожно, как купола без крестов. Я ждала, что она смутится, замечется в поисках халата, но Мара стояла спокойно и даже надменно, как в вечернем платье.
– Ты что это голая? – растерялась я.
– Ну и что, – удивилась Мара. – Тело. У тебя другое, что ли?
Я подумала, что в общих чертах то же самое. Смирилась. Шагнула в дом.
Мара пошла в глубь квартиры, унося в перспективу свой голый зад.
– Ты моешься? – догадалась я.
– Я принимаю воздушные ванны. Кожа должна дышать.
Мара принимала воздушные ванны, и то обстоятельство, что пришел посторонний человек, ничего не меняло.
Мара села за машинку и стала строчить мне юбку. Подбородок она подвязала жесткой тряпкой. Так подвязывают челюсть у покойников.
– А это зачем? – спросила я.
– Чтобы второй подбородок не набегал. Голова же вниз.
Мара за сорок минут справилась с работой, кинула мне юбку, назвала цену. Цена оказалась на десять рублей выше условленной. Так не делают. Мне стало стыдно за нее, я смутилась и мелко закивала головой – дескать, все в порядке. Расплатившись, я поняла, что на обратную дорогу хватит, а на белье в вагоне нет. Проводник, наверное, удивится.
– Молнию сама вошьешь, – сказала Мара. – У меня сейчас нет черной.
Значит, она взяла с меня лишнюю десятку за то, что не вшила молнию.
Сеанс воздушных ванн окончился. Мара сняла с лица тряпку, надела японский халат с драконами. Халат был из тончайшего шелка, серебристо-серый, перламутровый.
– Ты сама себе сшила? – поразилась я.
– Да ты что, это настоящее кимоно, – оскорбилась Мара. – Фирма.
Я поняла: шьет она другим, а на эти деньги покупает себе «фирму».
Освободив челюсть, Мара получила возможность есть и разговаривать. Она сварила кофе и стала рассказывать о своих соседях из пятидесятой квартиры – Саше и Соше. Саша – это Александр, а Соша – Софья. Соша – маленькая, бледненькая, обесцвеченная, как будто ее вытащили из перекиси водорода. Но что-то есть. Хочется задержаться глазами, всмотреться. А если начать всматриваться, то открываешь и открываешь… В неярких северных женщинах, как в северных цветах, гораздо больше прелести, чем в откровенно роскошных южных розах. Так ударит по глазам – стой и качайся. Долго не простоишь. Надоест. А в незабудку всматриваешься, втягиваешься… Однако дело не в северных цветах и не в Соше. Дело в том, что Мара влюбилась в Сашу и ей требовалось кому-то рассказать, иначе душа перегружена, нечем дышать.
Этим «кем-то» Мара назначила меня. Я человек не опасный, из другого города, случайна, как шофер такси. Можно исповедоваться, потом выйти и забыть.