Речь идет о русской девушке, которой и посвящается этот рассказ.
* * *
Утром я проснулся несколько позднее обычного. Самовар Мешади-Гулам-Гусейна пел в соседней комнате, но самого приятеля не было видно. Возле самовара возился Мешади-Имамали.
Я встал, оделся, напился чаю. Приятель мой был в таможне. Я вышел во двор и с полчаса погулял там. Пришел Мешади-Гу-лам-Гусейн с какими-то бумагами. Разобрался в них, покончил с делами, распорядился насчет обеда и предложил мне выйти в город. Мы пошли по берегу Аракса вниз по течению, медлен-но повернули обратно. Погода была прекрасная, подувал лег-кий ветерок. Перед новыми, выстроенными в ряд домами из-редка показывались русские жильцы. То были члены семей та-моженных служащих. Мы вошли в какую-то лавочку, купили папиросы и снова пошли гулять. Но приятель мой Гулам-Гу-сейн вдруг, кого-то увидев, вернулся в лавку, наскоро бросив мне:
- Я буду в лавке, а ты хорошенько разгляди эту девушку.
Я остановился посреди улицы и стал смотреть. Ко мне при-ближалась русская девушка лет шестнадцати-семнадцати. Оде-та она была просто и даже бедно. Вглядевшись в нее, я заметил, что девушка и в самом деле очень красива; высокого роста, с белоснежной, как бумага, кожей, она была очень нежна, очень привлекательна.
Когда девушка прошла и скрылась с глаз, появился Меша-ди-Гулам-Гусейн и, взяв меня за руку, минуту помолчал, потом спросил, заглядывая мне в глаза:
- Ну как?
Я ответил, что девушка прелестна.
Приятель мой подумал о чем-то, потом потянул меня за руку, посадил на камень в стороне от дороги, сел сам и начал рассказывать:
- Дорогой мой, о том, как я люблю тебя, ты знаешь. Знаешь ты и о том, что никаких секретов от тебя я не имею. Сейчас я расскажу тебе кое-что, но боюсь, что не поверишь. Я клянусь тебе нашей дружбой, клянусь жизнью моих родных, что недели две тому назад я целовался с этой русской девушкой так слад-ко, как целуются возлюбленные после долгих лет разлуки.
И в самом деле, я хотел было усомниться, но, с одной сто-роны, его торжественная клятва, а с другой - его неизменная искренность по отношению ко мне поставили меня в такое по-ложение, что я совершенно растерялся.
Я не успел предупредить, что Мешади-Гулам-Гусейн был не только стар, но и довольно-таки некрасив. Почти все передние зубы у него выпали, а сохранившиеся почернели и вытянулись так, что нельзя было разобрать, которые из них верхние и кото-рые нижние. Мне кажется, не то что шестнадцатилетняя рус-ская красавица, но даже шестидесятишестилетняя мусульман-ская уродка с отвращением бежала бы от него.