Неприкасаемый (Бэнвилл) - страница 90

Иосиф пожал костлявым плечом. Он стоял со мной у стойки, в руке стакан шипучего лимонада.

— В посольстве, — ответил он. — Документы. Связь.

— Так он сейчас в посольстве?

— Его ввели в состав. Для безопасности; полиция начала за ним слежку.

— А что стало с его торговлей мехами?

Он раздраженно затряс головой, показывая, что ему не до этого.

— Торговля мехами? Что это за бизнес? Я ничего не знаю.

— A-а, ладно.

Он хотел, чтобы мы сели «за тихий столик в углу» — место было свободно, — но я не пошевелился. Хотя я не большой любитель этого зелья, заказал водку, просто чтобы увидеть, как его передернет.

— На здоровье! — произнес я по-русски и, вспомнив братьев Хайдеггеров, залпом осушил стопку. Блестящие глазки Иосифа превратились в щелочки. — Я говорил Феликсу, что буду работать только с ним.

Он сверкнул глазами в сторону бармена.

— Здесь тебе не Кембридж, Джон, — отрезал он. — У нас коллег не выбирают.

Дверь открылась, и в бледном солнечном свете на пороге возникли старик с собакой.

— Как ты меня назвал? — переспросил я. — Я не Джон.

— Для нас ты Джон. Для наших встреч.

— Чепуха. Я не хочу, чтобы мне лепили разные глупые клички. Все равно их не запомню. Вы позвоните мне, а я отвечу, что здесь нет никаких Джонов, и повешу трубку. Невероятно! Джон, подумать только!

Он вздохнул. Я видел, что он во мне разочаровался. Он наверняка предвкушал приятно провести часок в компании английского джентльмена университетской закваски, застенчивого и учтивого, который, оказывается, имеет доступ к секретам Кавендишской лаборатории и с трогательной рассеянностью, словно проводя импровизированную консультацию, поделится ими. Я заказал еще водки и снова выпил залпом; показалось, что она сразу пошла кверху, в голове поплыло, и на секунду появилось ощущение, будто я парю в дюйме от пола. Устроившийся за столиком в углу старик с собакой принялся надрывно кашлять, издавая звуки наподобие откачивающей воду помпы; животное тем временем изучало нас с Иосифом, склонив набок голову со свисающими ушами, как тот терьер на граммофонной пластинке. Иосиф отвернулся от настороженного взгляда животного и, прикрыв рукою рот, раздраженно произнес что-то невразумительное.

— Я так не слышу, что ты говоришь, — сказал я.

В порыве злости, что его оборвали, он неожиданно стиснул мне руку — должен признаться, пугающая железная хватка — и, приблизив ко мне лицо, глядя через мое плечо, прильнул ртом к уху.

— Синдики, — прошипел он, брызгая слюной на щеку.

— Что?

Я рассмеялся. Я был уже слегка навеселе, и все начинало выглядеть одновременно смешным и чуточку страшным. Иосиф горячо, взахлеб, как мальчишка-певчий, рассказывающий соседу в хоре что-то грязное, нашептывал, что Москва хочет получить стенограмму заседаний кембриджских синдиков. Там почему-то представляли этот почтенный орган чем-то вроде тайного союза заправил нашего влиятельного и всесильного университета, помесью свободных масонов с сионскими мудрецами.