– Полно, Вася! не плачь! батя так только постращал… это не волк… волки ходят только зимою, – сказал Петя, старший сын, подвигаясь к маленькому брату, чтоб взять его на руки.
– Умник, батюшка, умник! Какие тут волки! Слышь, что Петя-то говорит… Ну, пусти же, пусти! – заговорила Катерина, стараясь высвободить свою юбку, но вместе с тем боясь пошевелить руками, из опасения опрокинуть чашку на стол, – пусти, говорю, оставь! никакого нет волка… Маша, отыми ты их от меня… того и смотри тюрю всю расплескаешь… Придет же ведь этакое в голову! – заключила она, не взглянув даже на мужа.
– Должно быть, вор… на мельницу пробирается… – произнес Лапша, думая этим поправить свою ошибку.
Но и это предположение оказалось неверным. Посреди визга и лая собак послышалась вдруг глухая, заунывная песня, которую тянули несколько голосов.
– Это нищенки! побирушки! – воскликнул Петя, смеясь и оглядывая братьев своих, которые тотчас же умолкли.
Угрюмый, мерный напев делался слышнее и слышнее; вскоре можно даже было различать отрывистые слова песни. Нищие приближались; вместе с ними приближалась и собачья стая. Иногда хор как будто ослабевал и обрывался. Разъяренный визг собак показывал, что певцы принуждены были переносить внимание от голоса к собственным ногам, которые следовало защищать от нападений; немного погодя, однако ж, басистый голос запевалы, гудевший как исполинский шмель, подхватывал с новою силой:
Жил себе сла-а-вен богат человек, Пил, ел сладко, кормил хорошо.
К нему тотчас же приставали три другие голоса, в числе которых особенно заливался один, дребезжащий, как у козла, и песня шла своим чередом:
Лежит Лазарь, ле-ежит весь изра-а-нен. С убожеством, с немочью…
Обойдя таким образом большую половину деревни, нищие остановились перед избою Лапши; но тут, волей-неволей, они должны были замолкнуть. Волчок, сидевший до тех пор на завалинке, ждавший, вероятно, своей очереди и изредка, только присоединявший свой голос к голосам товарищей, которые преследовали нищих, ринулся вдруг со всех ног, и если б который-нибудь из них зазевался, он, без сомнения, вцепился бы ему в икру.
– Эка злющая эта собачонка! – проговорил Лапша, между тем как за окном слышалась брань и яростное хрипенье Волчка, который цеплялся зубами за палки, подставляемые нищими.
Секунду спустя в окне раздался стук, и жалобный слезливый голос прокричал:
– Отцы-милостивцы, подайте милостинку во имя Христово!..
– Вот нашли у кого просить! самим есть нечего! – с горечью произнесла Катерина.
Она собрала, однако ж, со стола несколько корок и подошла к окну.