Заслышав чужой голос, Дуня, продолжавшая сидеть в углу, сорвала платок, который покрывал ее голову, и насторожила слух; но едва только Катерина подняла окно и безумная увидела постороннее, незнакомое лицо, она быстро поднялась с места и спряталась за печку.
– Не взыщите, касатики; больше нетути! – сказала Катерина, подавая корки нищему, который жадно за них ухватился, – сами нуждаемся… Бог подаст!..
– Наши плачут, стало, и ваши не радуются! – заметил козлячий голос.
Катерина готовилась уже захлопнуть окно, как вдруг перед нею выставилось широкое багровое лицо Верстана.
– Чего тебе еще?.. Ведь дали!.. Ступай в другое место; больше у нас нет ничего, – сказала Катерина.
– Пусти, касатка, переночевать; вымокли все! – забасил Верстан, оглядывая быстрыми глазами внутренность избы.
– Где тут с вами возиться! самим тесно!
– Пусти, родная, – пристал Верстан, – мы, пожалуй, не даром: по копеечке с человека положим; нас четверо; пусти только… хлеб свой… деньги хошь сейчас отдадим, коли не веришь…
– Пусти, тетенька, – подхватил козлячий голос, – четыре человека, стало, два гроша-куча хороша!
Тимофей дернул жену за рукав и отвел ее в сторону.
– Вот ведь ты какая! – шепнул он тоном упрека и как бы поддразнивая ее, – сама ругаешься, говоришь: такой я сякой, а сама что делаешь?.. Все через тебя выходит… Четыре копейки дают – не пущаешь… Завтра бы деньги-то Карпу отдал… А все я во всем виноват… То-то же вот и есть! – добавил он с выражением, которое ясно показывало, что он верил в дельность слов своих.
Катерина только плюнула и пошла убирать со стола. Но Лапша не обратил на это внимания. Чтоб окончательно доказать жене несправедливость ее обвинений и показать себя перед нею деловым, заботливым хозяином, он направился к окну и начал даже торговаться с нищими; но так как ему не уступали, и, в сущности, его не столько занимала прибыль, сколько появление новых лиц, беседа с ними и сладкая перспектива высказать им несправедливые гонения судьбы и людей, он тотчас же согласился на все.
– Ну, да полно вам тут, о чем говорить! словами воздуха не наполнишь! Коли пущать, так пущай!.. Дождик идет!.. – нетерпеливо крикнул козлячий голос, и лицо Фуфаева, вымоченное дождем, показалось за плечами Верстана.
– Отгони-ка поди собаку-то… так и рвет, проклятая! – сказал Верстан.
– Сейчас; ступайте к воротам! – возразил Лапша, захлопывая окно.
– Вот ведь всегда так: во всем я помеха, – подхватил он, останавливаясь перед женою и высоко приподымая брови, – и такой я и сякой… а что, кабы не я теперь?..
– Ну, хорошо, хорошо! – с досадою перебила Катерина, поворачиваясь к нему спиной.