— Выше нос, мам.
— Милый, обещай мне много не пить. Врач говорит, это начало конца. Твой организм тебя предупреждает.
Она облизнула губы — мягкие, накрашенные, покрытые морщинками. Видеть их так близко было невыносимо. Бруно зажмурился.
— Ну это же не белая горячка? Со мной никогда не приключалось белой горячки.
— Это хуже. Врач говорит, алкоголь разрушает нервную ткань. Ты можешь умереть, ты понимаешь?
— Да, мам.
— Даешь слово?
Бруно закрыл глаза и вздохнул. Глядя на него, мать думала, что трагедия произошла не этим утром, а гораздо раньше, много лет назад, когда он в первый раз выпил в одиночку. И беда была даже не в том первом стакане, а в том, что стакан стал последним убежищем. Этому наверняка предшествовало крушение надежд, какое-то большое разочарование — в ней и Сэме, в друзьях, в своих увлечениях. Но она не могла вычислить, с чего это началось, сколько бы ни ломала голову. Чарли ни в чем не нуждался, они с Сэмом поощряли его во всем, чем бы он ни решил заняться. Если бы только понять, с чего началось… Она встала, чувствуя, что ей самой надо выпить.
Бруно осторожно разлепил веки, еще восхитительно тяжелые ото сна. Он видел себя со стороны, как на экране. Вот он в ржавокоричневом костюме на острове в Меткалфе. Вот его молодое и стройное тело изгибается над Мириам, швыряет ее на землю. Эти короткие мгновения разделили его жизнь на «до» и «после». Он тогда был особенно ловок, особенно умен, и эти мгновения более не повторятся. Гай думал точно так же о времени своей работы над «Пальмирой», — сам рассказывал, когда они вдвоем ходили в море на яхте. Бруно было приятно, что «звездный час» случился почти одновременно у них обоих. Пожалуй, теперь он мог спокойно умереть — разве в будущем его может ожидать нечто такое, что затмило бы собой тот вечер в Меткалфе? Иногда — как, например, сейчас — он чувствовал угасание былой энергии. Что-то в нем умирало, возможно, любопытство. Но Бруно это не печалило, потому что взамен он обрел мудрость и умиротворение. Еще вчера он хотел объехать вокруг света. А зачем? Чтобы потом хвастаться? Кому хвастаться-то? В прошлом месяце он написал Уильяму Бибу[13] и попросился добровольцем на спуск под воду в новой супербатисфере, которую Биб пока испытывал без людей. Зачем? Все это было такой глупостью по сравнению с вечером в Меткалфе. И все вокруг были так глупы по сравнению с Гаем. А самая большая глупость — в Европе он всерьез собирался пройтись по европейским женщинам! Да, папашины шлюхи дурно на него повлияли, ну и что? Многие считают, что необходимость секса сильно преувеличена. По утверждению психологов, любовь не может длиться вечно. Впрочем, Гая и Анны это, похоже, не касается. Бруно чувствовал, что их любовь не угаснет, хотя и не знал почему. Дело было даже не в том, что Гай растворился в ней и безразличен ко всему другому. И не в том, что денег у них достаточно. Нет, причина в чем-то невидимом. А в чем, Бруно никак не мог понять, хотя иногда ему казалось, что он на пороге разгадки. И ответ он хотел найти не для себя, а из чисто научного интереса.