— Ну а мне сорок восемь, — признался он. — Правда, не совсем. Стукнет через месяц.
— Для мужчины возраст не имеет никакого значения.
Не настал ли подходящий момент, когда он сможет рассказать о себе? Он этого ждал и одновременно боялся.
Что же произойдет и что станется с ними, когда они наконец решатся посмотреть в лицо реальной действительности?
До сего времени они были вне жизни, но в какой-то момент им волей-неволей придется в нее вернуться.
Угадала ли она, о чем он думает? Ее рука, освобожденная от перчатки, искала его руку, и, как это уже было в тот раз в такси, она пожала ее с мягкой настойчивостью, как бы желая сказать:
— Погоди, еще не время.
Он решил отвезти ее к себе, но не осмелился. Покидая «Лотос», он полностью расплатился. Она это заметила, но ничего не сказала.
Это могло означать многое! В том числе, например, и то, что эта их прогулка — последняя, во всяком случае, за пределами реального.
И, может быть, чтобы в памяти осталось яркое воспоминание, настояла на том, чтобы под руку прогуляться по Центральному парку, где было солнечно и чувствовалось последнее теплое дыхание осени?
Она принялась напевать с серьезным видом песню из того маленького бара. По-видимому, от этого им обоим пришла в голову одна и та же мысль, поскольку, когда начало смеркаться, свежеть, а тени за поворотами аллей стали густеть, они посмотрели друг на друга и как бы по безмолвному соглашению направились в сторону 6-й авеню.
Такси они не брали, а шли пешком. Можно сказать, что таков уж был их удел. Они не могли или не решались останавливаться. Большую часть тех часов, которые они провели вместе с тех пор, как познакомились — а им кажется, что это было очень давно, — они в основном шагали вот так по тротуарам сквозь толпу, не замечая ее.
Приближался момент, когда они так или иначе будут вынуждены остановиться, и они оба, не сговариваясь, стремились оттянуть его как можно дольше.
— Послушай…
Ее охватывали иногда порывы наивной радости. Это происходило тогда, когда она чувствовала, что судьба улыбается ей. Так было и сейчас, когда они входили в маленький бар, а на фонографе звучала их пластинка. Какой-то матрос сидел у стойки, опершись подбородком на руки, и глядел в пустоту с отрешенным видом.
Кэй сжала руку своего спутника, посмотрела с состраданием на человека, который выбрал для облегчения своей тоски ту же мелодию, что и они.
— Дай мне монетку, — прошептала она.
И она снова поставила пластинку, потом второй и третий раз. Матрос обернулся и грустно улыбнулся ей. Потом залпом опустошил свой стакан и вышел — пошатываясь, задевая наличник двери.