— Скажите, отец предложил ей уйти от нас?
— Да.
— Он предложил снять для нее квартиру, да?
— Да. Я не решалась рассказать вам про это. Похоже, у него это тоже первая в жизни любовница.
— Мануэла не согласилась?
— Ясное дело, нет.
— Но почему?
— Ну, как бы вам это объяснить… Понимаете, ничего бы из этого не получилось.
— А вас не удивляет, что она не дает о себе знать?
— Удивляет.
— И что же вы решили?
— Что она нашла нового дружка или сменила место.
— Но это точно, что она никогда не говорила о возвращении на родину?
— Точно.
— А что она рассказывала про мою мать?
— Что она… немножко не такая, как все.
Пилар едва не произнесла «сумасшедшая».
— А у Эрнандеса никто ничего не знает про нее?
— Я вчера была там. Все удивлялись, почему я одна. Но я уже знала, что Мануэлы нет в Живри.
— А откуда?
— Обычно мы раз в два-три дня перезваниваемся. А тут трубку взяла ваша мать и сообщила, что Мануэла уехала в Испанию. Ну, я решила, что это просто предлог, чтобы бросить службу.
— И она даже не намекнула бы вам?
— Простите, не понимаю.
— Вы по-настоящему дружны?
— Она мне все рассказывала. Я ведь была единственной девушкой в Париже, кого она знала. Что же касается парней, она с ними веселилась, спала, но о чем думает, никогда не говорила.
— Большое спасибо, Пилар.
— Вы беспокоитесь, да?
— Даже не знаю. У нее, наверно, были причины уйти. Может, ее соблазнило предложение отца.
Если бы я не чувствовала, что профессор отдалился от меня, я поговорила бы с ним, и, возможно, он что-нибудь посоветовал бы. Но я не решаюсь. Ну, а у других лаборанток таких проблем, наверно, никогда не возникало.
Надо признаться, мне все тревожнее. Я даже немножко стыжусь этого. Временами убеждаю себя, что я все придумала, что у меня склонность, как у мамы, из всего делать трагедии.
Если мама ждет завершения курса лечения, чтобы позвонить в контору по найму, то это значит, что мне еще неделю придется убирать и готовить.
Горячего она все так же не ест и лежит в постели, когда кто-нибудь из нас возвращается домой. И только оставшись одна, пошатываясь, спускается в кухню и достает из холодильника что-нибудь перекусить. И иной раз вытаскивает из тайника, где хранятся ее запасы, бутылку. Забавно, но тайник мы так и не сумели обнаружить. Да, в этом смысле она потрясающе хитра.
Я заезжаю в Живри, покупаю мясо и овощи, а войдя в дом, сразу же поднимаюсь к маме. Она не читает, но и не спит, хотя глаза у нее закрыты.
— Это ты? — слабым голосом спрашивает она.
— Да. Как ты себя чувствуешь?
— Плохо.
— Очень болит?
Мама не отвечает. Неужели это и так не ясно?