Почему она разрешила ему уйти? Она, которая все угадывает, могла бы понять, что еще не настал момент. Разве что ей просто нужна была свобода?
Правдива ли вся эта история с Джесси? Запертый сундук в квартире, ключ от которой уже плывет в сторону Панамского канала…
— Что будешь пить?
Ложье привел его в бар, несколько похожий на их маленький бар, и прямо рядом со стойкой стоял такой же музыкальный автомат.
— Один «Манхэттен».
Он нащупал в кармане никелевую монету, посмотрел на свое отражение в зеркальной поверхности задней стенки полки, где стояли стаканы. Собственное лицо ему показалось настолько смешным, что он испытал потребность послать самому себе саркастическую улыбку.
— Что ты сегодня делаешь после ланча?
— Я должен вернуться.
— Должен вернуться, куда? Я бы тебя сводил на репетицию.
Это слово вызвало в памяти Комба те репетиции, которые у него были в Нью-Йорке в маленьком зале, на двадцатом или двадцать первом этаже на Бродвее. Зал снимался обычно на строго ограниченное время, на час или два, он уже не помнил. И случалось, что в самый разгар работы приходили актеры из другой труппы и толпились в дверях, ожидая своей очереди.
Видно было, что каждый знал только свои реплики, своего персонажа, не знал остальных частей пьесы или не хотел знать. И уж совсем не интересовались другими актерами. Они не здоровались и не прощались друг с другом.
И даже те, с кем он непосредственно играл, вряд ли знали его имя! Режиссер делал ему знак, он осуществлял свой выход, произносил свои реплики. Единственным проявлением человеческого интереса, которого ему удавалось добиться, был смех статисток из-за его акцента.
Вдруг его охватил страх, ужасный страх вновь оказаться в том невыносимом одиночестве, которое он испытывал, находясь между двух раскрашенных кулис. Так остро и болезненно он его не ощущал нигде, даже в своей комнате, когда за тонкой перегородкой Винни X… и Ж.К.С. предавались любви по пятницам.
Почти бессознательно Комб направился к музыкальному автомату, нашел нужное название, нажал никелевую кнопку и опустил в щель пятицентовую монету.
Едва раздались звуки музыки, как Ложье, который делал знак бармену, чтобы тот наполнил стаканы, принялся объяснять:
— Ты знаешь, какой доход принесла эта песня только в США? Сто тысяч долларов, старина, включая, конечно, гонорар и за музыку и за слова. А сейчас она обходит весь земной шар. В данный момент по меньшей мере две тысячи музыкальных автоматов вроде этого исполняют ее, не говоря уж об оркестрах, радио, о ресторанах. Я иногда себе говорю, что надо было бы мне писать песни, а не пьесы. Слушай, дорогой! А что, если нам вместе пообедать?