У меня были замки, и земли, и хлеб,
И к столу сыновья собирались.
Руки мне целовали они. Я не слеп:
Сейчас хлеб собрали, значит, старались!
Я же лучше для Тау хотел и молился в саду!
Сыновья! Не молчите, не смейтесь, это грешно!
Я в аду! Нахожусь я в аду!
Поднимай, поднимай же, брат мой, весло!
И запел третий голос:
Ветер я люблю в открытом море,
Его мощь в раздутых парусах;
И единственное мое тут горе,
Что свобода только на устах.
Нет налогов, короля, одежды,
У меня лишь ветер за спиной.
О свободе все мои надежды,
Это скажут волны, пена и прибой.
В море, как в небе, ангелы с нами.
Кнут полосует нам спины с рубцами,
Я и не думал, что вяжут цепями…
Да, я молюсь, чтоб не быть под волнами,
Только терпенье меня и спасло.
Поднимай, поднимай же, брат мой, весло!
Они пели, и Конрад начинал понимать, почему Зубейда, нежная и коварная, влюбленная представительница Земли и Огня, направила его сюда….
А хор продолжал полную отчаяния песню:
До тех лор, пока не потеряли
Зубы, волосы, себя,
Будем кланяться! Покорными мы стали
Без надежды… ведь она слепа!
Спины от побоев волдырями покрываются,
Поясницу сгибает кнут.
Кнут нам тело изрежет, даже кости ломаются;
Весла, цепи и соль руки в кровь изотрут.
Не устать бы, мой брат, не упасть,
За борт выбросят голых, как кости…
От стрелы ослабел я в саду.
Но народ я не предал! Грешно!
Но в аду я, в аду!
Поднимай, поднимай же, брат мой, весло!
Наступила тишина.
— Вставайте, феранки! — сказал не похожий на другие голос, который ничего общего с этой полной отчаяния песней не имел.
Тень перешагнула натянутые бортовые леера. Вторая (голубая) луна осветила блестящий панцирь из неизвестного металла.
У человека в руке был меч, за ним следовал лев. Кое-кто из каторжников выпрямился, а тот, что был ближе всех, сказал на прованском языке:
— Да это один из рыцарей Тау!
— Замолчи, — прошептал другой. — Это всего лишь видение… или еще хуже! Смотри: у него на кольчуге полумесяц!
— Это всего лишь военная хитрость, — сказал Конрад.
— Я оттуда, откуда и вы, родственник Великого Магистра Гуго Монферратского. Братья мои, я решил освободить вас. Много ли среди вас феранков?
— А что мы теряем? — послышался молодой голос, в котором не было никакого смирения. — Умереть под кнутом или от удара ятагана… На этих кораблях нас больше двухсот, мой принц. Но мы скованы цепью, а у тех есть оружие.
Дрожь пробежала по исполосованным спинам. Потом кто-то шепнул:
— Тревога! Надсмотрщик!
Все легли на палубу. Тень в форме бочки поднималась по трапу судна; человек шатался, держа в руках хлыст, он был явно пьян. Он хотел еще раз ударить по нывшим от боли телам, но покачнулся, и узкие ремни хлыста просвистели в пустоте. Конрад сдержал свой гнев: «Не нападать на местных жителей без провоцирующих действий». Тому, кто составлял Устав Свободных Светил было легко написать такое! Но пьяный приближался, ругаясь. Он поднес фонарь к сверкающему силуэту: