Анна вытерла глаза и сказала сердито:
— Зовите его. Это домовой.
День был мрачным.
На рассвете распахнулись городские ворота, и через них в город хлынул поток испуганных сельских жителей. Мрачные предчувствия гнали крестьян, которые покинули свои деревни. Ослы и мулы сгибались под тяжестью нехитрых пожитков, женщины несли на спинах младенцев. Ужасные слухи беспокоили народ: основные силы армии Абд-эль-Хакима шли к Тивериадскому озеру, посередине которого находилась крепость. Считали верблюдов и копья воинов. Густое облако пыли в десять стадионов сопровождало эту массу.
На Кедроне охваченная паникой толпа встретилась с другой людской рекой. Но они не смешались друг с другом. Под звуки фанфар Иерушалаим открыл ворота своим воинам. Из подземелий вытягивали баллисты и метательные орудия; быки тянули катапульты, которые спускали с Сионской горы. Собрали старые осадные орудия, которые не использовались со времен Рено Д’Эста. Тамплиеры объясняли слугам действие этих машин. Они учили также некоторым хитростям, как выжить в пустыне: класть на виски под шлем мокрую тряпку; рыть ямы на стоянках — в них земля более влажная; встряхивать упряжь, чтобы освободиться от скорпионов; прикрывать костры, чтобы не привлекать ярко-красных аспидов.
Наконец огромная армия пришла в движение.
Длинные ряды всадников, одетых в железо, в шлемах, защищенных «кеффиехом», потекли через ворота Святого Этьена. За ними следовала возбужденная толпа людей, вооруженных только факелами и колами; затем шел длинный караван: навьюченные кладью ослы, стада овец, растекающиеся по равнине, нагруженные бурдюками с водой тележки. Вся эта масса направлялась к границе страны Моав, к Сефорийскому источнику, где должны были сойтись армии и состояться последний военный совет.
Иерушалаим уже терял свою кровь и сущность.
На крепостных стенах в пестрых платьях и в украшенных жемчугом головных уборах стояли женщины. Некоторые, как это сделала в свое время Андромаха, подталкивали своих сыновей к колонне, к своим мужьям или любовникам. Среди этих жен, подруг было много евреек и неверных, однако и они не были равнодушными и умоляли своих хозяев нанести сильный удар по врагу. Никто не делал попыток удержать воина, никто не бросался под копыта бело-рыжих лошадей, никто не катался от горя по песку. И Дест подумал, что человеческая любовь и в самом деле никудышная вещь, если только это она…
До середины плоскогорья рыцарей сопровождали священники. Там сионский патриарх спешился, благословил армию и обнялся с крупными военачальниками. Как повторялись жесты! Этот инсценированный выезд являлся лишь пародией на ритуальную процессию святого четверга. Многие из паломников, что присоединились к воинам, были вооружены лишь листьями пальм и лилиями, но они двигались вперед, устремив глаза к солнцу. Когда удалилась живописная группа духовных лиц, эти бедные люди смело шли в глубь неумолимой пустыни, где песок был покрыт слоем соли. В оазисах рычали львы. Огромный черный рыцарь в плаще, на котором был вышит кровавого цвета знак Тау, вел людей в бой, к славе, вернее, к смерти. И Жильбер Д’Эст почувствовал себя связанным с этой силой — Гуго Монферратским.