– А что в таком случае ей пристало? – поинтересовалась я. – Быть ограбленной проезжим рыцарем?
– Но… дама! – возмутился моему заявлению рыцарь. Даже железо его лат осуждающе брякнуло, а конь посмотрел с негодованием. Странно. А ему-то я чем насолила? Я вообще впервые вижу эту конскую морду. – Разве я вас грабил?
– Пока нет, но явно собираетесь, – гнула свою линию я. – Иначе как называется наглое присваивание грифона? Вы даже изволили собственноручно ткнуть в несчастного копьем и только что признались в содеянном. Что же это, если не разбой и воровство средь бела дня?
«Вероника, неужели ты и впрямь решила стать обладательницей грифона? – прорезался Джастудай Марпамад. – Он же практически мертв, и, даже если каким-то чудом выживет, в лучшем случае монстр просто улетит, а в худшем постарается закусить твоей персоной. Он же хищник, этого не стоит забывать».
«Тоже мне новость, – мысленно фыркнула я. – Я вообще редко рассчитываю на чью-либо благодарность и чаще всего ее не получаю. Захочет улететь не прощаясь? Скатертью дорога. Помрет? Догоню рыцаря, попрошу прощения и торжественно вручу ему нож для разделки трофея на порции. Решит напасть? Эка невидаль. Вы не против сразиться с демонами бездны, а какой-то полумертвый грифон заставляет доблестные клинки трусливо поджать хвосты?»
Выдав вышеизложенное, я заслуженно возгордилась собственным красноречием. Ай да я! Разумеется, боевые клинки не могли позволить и слабого намека на их трусость. Даже излишняя осторожность им претила, и чаще всего стальная пара предпочитала хорошую драку худому миру. Кумивар аж слегка завибрировал от гнева.
«Ты права! С какой-то полудохлой помесью льва и орла мы как-нибудь разберемся, – отрезал он. – Гони этого претендента на нашего монстра, и дело с концом!»
«Ты не прав, брат, – вмешался Джастудай. – Самой воительнице неудобно будет извлекать копье. Оно может застрять. Да и ноги могут пострадать от гнева раненого зверя. Неплохо бы сначала вернуть копье рыцарю. Пусть вынет его сам. Этакий жест доброй воли. А уж потом пусть едет на все четыре стороны. Мы не станем ему препятствовать».
«Гениально», – восхитилась я.
Пока шел мой внутренний спор, рыцарь напыщенно сопел в своем железном шлеме, чем-то напоминая надутого мальчишку, напялившего на голову жестяное ведро.
– Чем докажешь? – звонко поинтересовался веснушчатый паренек, так и не удосужившийся сообщить свое имя.
Может, это какая-то тайна? Имя рыцаря знают все, а оруженосец ходит безымянным, ибо свято верит, что узнавший его имя станет его господином? А что, у некоторых народностей мать давала тайное имя своему ребенку, и знала его только она, ибо младенец не запоминает то, что шепнут ему на ухо один-единственный раз. Я улыбнулась своим мыслям и лишь затем изволила переспросить: