— Не думай, что теперь все станет легче, — едва слышно проговорила она.
И хотя Гунноре это не понравилось, она была рада, что ситуация и так ясна.
— Я буду помогать вам в работе по дому, — прошипела она, — но я тебе не служанка. Поэтому не смей так со мной разговаривать.
Замо беспокойно поерзал на месте, улыбка сползла с его лица. Гильда же на сына даже не посмотрела.
— Не стоит тебе задирать нос, — заявила она. — Работа еще никому не вредила. Мы должны трудиться, чтобы искупить грех Адама и Евы.
Гуннора скрестила руки на груди.
— В нашей стране люди ходят с гордо поднятой головой. Им не нужно пресмыкаться перед богом-слабаком.
От возмущения Гильда покраснела.
— Как ты можешь выслушивать эти богохульные речи?! — Впервые за это утро она заговорила с сыном. — Скажи что-нибудь! Твоя жена должна быть тебе покорна, а уж невестка — тем более!
Замо промолчал.
— Пожалуйста… Нора… — взмолилась Сейнфреда.
Обычно она не называла сестру так, в особенности в присутствии посторонних людей. Еще в детстве, играя и познавая мир, девочки выбрали себе тайные имена — Нора и Фреда, и с тех пор хранили их.
Отставив миску с кашей в сторону, Гуннора встала из-за стола — медленно и величественно. Девушка пристально посмотрела на Гильду, потом на Сейнфреду.
— Прекрати унижаться! Не позволяй им сломить тебя! Став его женой, ты не лишилась силы, напротив. Ты должна стать Замо той, кем была наша мать нашему отцу, — мудрой советчицей, хозяйкой в доме. Наша мать хранила тайны, заботилась о том, чтобы живые не забывали своих мертвых, предсказывала будущее.
— Я не потерплю язычницу в своем доме! — воскликнула Гильда.
Замо понурился.
— Ей нужно принять крещение, — шепнул он Сейнфреде. — Тогда все будет хорошо.
Когда к нему в дом приходил священник, Замо не поднимал этот вопрос. Очевидно, мужчина надеялся, что со временем все уляжется, мать смягчится, а Гуннора сама захочет принять христианство. Но Гуннора уже знала, что время ничего не меняет. Оно не исцеляет раны. Оно не изменит ее решение стать сильной женщиной. Не заставит ее вновь стать жертвой.
Гуннора гордо вскинула подбородок.
— Я не позволю меня окрестить. Никогда. Христианин убил моих родителей, и я ненавижу его, как и его бога.
Гильда охнула, а Вивея от страха закрыла лицо руками. Дювелина расплакалась.
Увидев это, Гуннора смягчилась. Ну почему она довела сестер до слез, почему не обняла их, не погладила по голове, не поцеловала в макушку, вдыхая сладкий запах? Почему устроила этот скандал?
Но затем Гуннора вспомнила, что должна не только заботиться о сестрах, но и сохранить свое наследие.