– Положить обратно? Можно повернуть откушенной стороной назад, будет незаметно.
Девушка в черном не верит своим глазам.
– Вы съели реквизит?
– Я не нарочно! Я думала, он бутафорский, вот и откусила, чтобы доказать…
– А я знала, что настоящий! – встревает Сьюз. – Я ей говорила. По бутафорскому видно, что искусственный.
– Не обязательно! Современные технологии чудеса творят.
– Ну не такие же…
– А может, оно и к лучшему? – вдруг осеняет меня. – Зачем им столько пирожных? Шесть на двоих – многовато, – доказываю я Энту. – Вы ведь не хотите выставить героев обжорами? Чтобы зритель думал: «Конечно, леди Вайолет вынуждена затягиваться в корсет – целыми днями пирожные лопать…»
– Довольно! – не выдерживает Энт и испепеляет взглядом Дона. – Уберите этих дамочек с площадки! Мне плевать, кто они такие, я запрещаю им здесь находиться!
Нас выставили? Мы со Сьюз потрясенно переглядываемся.
– Но мы ведь должны сниматься в массовке, – столбенеет Сьюз.
– Я совсем не хотела мешать, – тараторю я. – Я не собиралась есть пирожное. Я больше ничего не откушу.
– Энт, послушайте… – начинает Дон примирительно и, подбежав вплотную, что-то шепчет режиссеру на ухо.
Энт кидает на нас сердитые взгляды, но в конце концов бурчит раздраженно:
– Ладно. Пусть. У меня съемка стоит.
Вернувшийся Дон решительно ведет нас прочь от площадки.
– Нас пустят в массовку? – с тревогой спрашивает Сьюз.
– Конечно! – натянуто улыбаясь, отвечает Дон. – Все в порядке. Сейчас мы заглянем в костюмерный, а потом… На всякий случай советую во время съемок держаться в тени.
– То есть не заговаривать с режиссером, – расшифровывает Сьюз, – и не кусать реквизит.
Дон кивает.
– Да, примерно.
– Слышишь, Бекс? – подталкивает меня Сьюз. – Не разоряй декорации.
Ничего, ничего, я усвоила урок. Буду незаметной мышкой, тише воды ниже травы. Насколько позволит огненно-рыжий парик, зачерненные зубы, кринолин и корсет, в котором грудь становится… М-да. Я бы сказала, выдающейся. До неприличия.
Гримом меня за пять секунд намазывает девица, заткнувшая уши «айподом». Но я все равно сама себя бы не узнала! Теперь я чумазая, засаленная, морщинистая и довольно страшная. А Сьюз и вовсе превратили в старую каргу. На голове у нее черный сбившийся колтунами парик, во рту специальная пластинка, меняющая контуры щек, руки усеяны бородавками. Она припадает на одну ногу и, честное слово, выглядит самой настоящей пираткой. Мне хромать не нужно, зато, думаю, не повредит добавить старческой дрожи в руках. Или нервный тик. Такой, едва заметный.
Мы дожидаемся в соседнем помещении – остальные статисты просто сидят со скучающим видом или читают, а я расхаживаю туда-сюда, стараясь держать ухо востро. Единственный минус – я так и не поговорила ни с кем в костюмерной о работе. Рене Слаттери видно не было, а остальные там какие-то нервные. Когда я усомнилась насчет длины нижней юбки, костюмерша только рукой махнула: «Какая разница? Следующая!»