Теперь мы полностью представляли себе события того дня и всех тех, кто в них участвовал. Поскольку утром ничего существенного не произошло, начнем нашу хронологию с ленча, на котором присутствовали пятеро: Майон, Пегги, Фред, некая Адель Босли и доктор Ллойд. Встреча носила скорее деловой, нежели дружеский характер. Фреда позвали, потому что Майон хотел уговорить его сочинить заметку для «Газетт», где говорилось бы, что слухи, якобы Майон никогда больше не сможет петь, – всего лишь происки злопыхателей и не имеют под собой никакого основания. Адель Босли, которая заведовала связями с общественностью в Метрополитен-опера, явилась, чтобы помочь уломать Фреда. Доктор Ллойд был приглашен с целью подтвердить Уэпплеру, что операция, которую он произвел на гортани Майона, прошла успешно и, судя по всему, к моменту открытия нового оперного сезона в ноябре великий тенор сможет полностью восстановиться. За столом не произошло ничего примечательного, разве что Фред дал согласие написать статью. Затем Адель Босли и Ллойд ушли, Майон поднялся в свою студию, а Фред и Пегги поглядели друг на дружку и внезапно сделали важное открытие: старая история, известная еще с библейских времен.
Спустя час или около того состоялась другая встреча, на этот раз уже в студии наверху, где-то в половине четвертого, но ни Фред, ни Пегги на ней не присутствовали. К тому времени Уэпплер успокоил свои нервы прогулкой на свежем воздухе, позвонил возлюбленной, и она отправилась к нему в парк, так что о собрании в студии оба знали лишь понаслышке. Помимо Майона и доктора Ллойда там присутствовали еще четверо: вышеупомянутая Адель Босли; Руперт Гроув, импресарио Майона; Гиффорд Джеймс, тот самый баритон, что шестью неделями ранее двинул Майона по шее; а также судья Генри Арнольд, представлявший интересы мистера Джеймса. Эта встреча была еще менее дружеской, чем посиделки за ленчем: ее устроили специально для того, чтобы обсудить судебный иск, который Майон подал, требуя от Гиффорда Джеймса четверть миллиона баксов в качестве компенсации за ущерб, причиненный ему травмой гортани.
По сведениям Фреда и Пегги, временами обстановка в переговорной сильно накалялась, причем температура подскочила в самом начале, когда Майон взял с подставки бюста Карузо свой пистолет и положил его рядом с собой на стол. Дальнейшие перемещения пистолета были обрисованы весьма схематично, поскольку оба они не присутствовали на переговорах, но в любом случае оружие так и не выстрелило. Кроме того, имелось немало фактов, свидетельствующих о том, что когда все разошлись, Майон был жив и здоров – за исключением поврежденной гортани. По окончании переговоров он сделал два звонка – своему парикмахеру и состоятельной меценатке, покровительнице оперного искусства; спустя недолгое время певцу позвонил его импресарио Руперт Гроув; и, наконец, около половины шестого Майон звякнул вниз с просьбой принести ему бутылку вермута и немного льда, что и было исполнено. Когда горничная внесла поднос в студию, тенор был цел и невредим.