Получив возможность снимать «Мою прекрасную леди», Кьюкор откровенно заявил журналистам, что это для него никакой не мюзикл, а просто пьеса с музыкой. Я была с ним согласна и считала, что это сильно облегчит работу на площадке. Ошиблась. Нет, работать с Кьюкором оказалось легко, трудности нашлись в другом.
Замарашка… оборвыш… и это все, когда статистки, изображающие дефилирующее мимо высшее общество, носят потрясающие наряды Сесила Битона!
Однажды я просто не выдержала и принялась прямо в гримерке наряжаться в одно платье за другим, надевать шляпы, набрасывать на плечи боа… Какой же это был восторг! Ободренная восторженными восклицаниями, я устроила настоящее дефиле, как в фильме «Забавная мордашка». Закончился невольный показ тем, что Уорнер просто разрешил мне устроить фотосессию в особенно понравившихся нарядах. Она удалась еще больше, чем само дефиле.
В порыве эмоций я почти сокрушенно заявила Сесилу Битону, что зря согласилась на роль Элизы Дулиттл, у нее так мало красивых платьев! Битон был того же мнения, он считал, что роль замарашки, даже превращавшейся в леди, не для меня, потому что я уже леди. В каком-то интервью он даже сказал, что именно из-за моей светскости не очень удалась главная сцена фильма – первый бал цветочницы, потому что Элиза должна чувствовать себя не слишком уверенно, ведь, несмотря на все обучение, это не ее место, и девушка прекрасно это понимает. А у меня, мол, сразу чувствуется, что мое место на балу в роскошном платье, а не на мостовой в тряпье.
Наверное, он прав, я действительно мучилась, пока мы не отсняли сцены до переезда в дом Хиггинса, но и там играть бывшую замарашку было тяжело. Это не моя роль, не мой характер. Борясь за нее, я представляла только одно: победу Элизы над Хиггинсом и ее триумф на балу, забывая, что абсолютно большая часть фильма посвящена происходившему до этого. Но тогда я этого не понимала, а все вокруг уверяли, что я играю прекрасно, пою хорошо, все идет отлично.
Кьюкор – не Уайлер, он добровольно по тридцать дублей не делал, зато делал под нажимом Рекса Харрисона. Рекс, словно оправдываясь перед всеми, кто видел его на Бродвее, старался превзойти самого себя, без конца совершенствуя и совершенствуя свою игру, борясь за каждую фразу, каждый жест. Это прекрасно, но очень трудно для меня.
Страшно раздражал грим и вообще все, что касалось цветочницы Элизы, терпеть не могу растрепанные волосы, неопрятность, а здесь нужно делать вид, что для меня это привычно. К тому же Кьюкор решил действовать наверняка и каждую свою придумку тут же снимал, делая десятки дублей в разных вариантах. Одну и ту же сцену мы проигрывали несколько раз, играя чуть иначе, и несколько раз снимали.