Долгое время я оставался чрезвычайно доволен собой. Мне льстило, что в любом споре я могу поставить точку – неважно, словом или кулаком. Льстило, что все рвались со мной общаться, набивались в друзья, хотя сам я эту «дружбу» и в грош не ставил. Льстило, что сегодня мог буквально с грязью смешать человека, а назавтра он первый протягивал мне руку, искательно заглядывал в глаза и трепетал от радости, если я хоть вяло, но отвечал на приветствие. Я мог сказать что угодно и кому угодно и сам же ловил от этого кайф. Но всё это было в той жизни, в той школе. Да и было ли? Не припомню, чтобы хоть кто-то из них встал на мою защиту, когда Грин решил меня вытурить.
Всё было фальшивым. А в первую очередь – я сам.
Вообще-то, в самокопание я неожиданно ударился совсем не потому, что стал до фига мудрым или честным, не собирался и меняться. Да и моралофагов на дух не переношу. Просто та нечаянная встреча с матерью что-то во мне всколыхнула. Как бы взглянул на себя со стороны. И сам себе не понравился. Сытый, довольный, живу припеваючи, а о матери напрочь забыл, словно вычеркнул. А она наверняка живёт впроголодь, глушит не водку даже, а какую-нибудь жуткую бормотуху. А её вид! Матери ведь едва за тридцать, а дашь все пятьдесят, а то и шестьдесят, половину из которых она как будто бомжевала. Ещё несколько месяцев назад, когда бабка забирала меня к себе, мать была не в таком кошмарном состоянии, хотя уже тогда кубарем катилась под горку. Понятно, что это её выбор. Так бабка повторяет. У неё как-то безболезненно получилось откреститься от своей непутёвой дочери, и кроме как по-плохому она её и не вспоминает. Хотя квартплату за мать она добросовестно вносит, впрочем, это, скорее всего, не забота, а предосторожность – как бы квартира не уплыла из семьи за долги.
Поначалу я тоже не забивал голову подобными вопросами. Последнее же время меня постоянно грызло ощущение, что я поступил с матерью как законченный урод. Вернее, нет, не постоянно, а как раз-таки время от времени.
После того нападения малолеток я подсобирал кое-каких деньжат, купил нормальных продуктов, приехал к ней. Наш дом, и прежде-то не дворец, стал настоящей клоакой. Застарелая грязь, копоть на обоях, на потолке, тошнотворная вонь, повсюду – груды пустых бутылок, ворох бычков. Хотел взглянуть на свою комнату, но она оказалась запертой. Подумал, может, мать её кому-то сдаёт. В конце концов, на какие шиши она существует или вон хотя бы пьёт? Её саму я нашёл на диване в большой комнате – именно нашёл, потому что среди бесформенной кучи грязного белья тощую фигурку разглядеть было непросто. Мертвецки пьяная, мать крепко спала. На кухне при этом обнаружились какие-то два пьяных гоблина. Сидели за обгаженным донельзя столом, точнее, не сидели, а держались из последних сил. Даже выяснять не стал, кто такие и какого здесь торчат, – выволок обоих за дверь. Пообещал им устроить тепель-тапель, если ещё раз сунутся. Но, боюсь, назавтра мои угрозы гоблины даже не вспомнили: в таком состоянии мемори фэйл – обычное дело.