Топаз-портретист (Виардо) - страница 2

, 1953. P. 397). Как и почти все авторы «Сцен», Виардо оставался в контакте и переписке с Этцелем и много лет спустя после выхода сборника. Он, в частности, с помощью жены давал издателю консультации по музыкальным вопросам.

По «условиям игры» каждый рассказ в «Сценах» ведется от лица какого-либо животного. В рассказе Виардо личность повествователя выясняется только из последнего абзаца рассказа; абзац этот потерялся при наборе, и Виардо, отсылая Этцелю прочтенную и исправленную верстку, напоминал, что при наборе «пропал маленький хвостик, прибавленный позже и призванный, открыв имя рассказчика, соединить конец с началом. Вам ведь угодно, чтобы рассказ велся от лица животного, а я, конечно, и сам порядочная скотина, но у Бюффона не описан. Постарайтесь отыскать этот хвост, без которого рассказ будет неполон» (цит. по: Lyon-Caen B., Thérenty M.-È. Balzac et la littérature zoologique. Sur les Scènes de la vie privée et publique des animaux// Bestiare balzacienP. 8).

Вера Мильчина
* * *

Я стал его наследником, я был его наперсником; никто лучше меня не расскажет его любопытную и поучительную историю.

Родился он в девственном бразильском лесу, где мать качала его под сенью лиан, и совсем юным был захвачен в плен индейцами-охотниками, которые продали его в Рио-Гранде вместе с множеством Попугаев, Попугаих, Колибри и буйволиных шкур. В этой компании он прибыл в Гавр, прыгая по вантам и реям; матросы обожали его, хотя он кусал одних, царапал других и вообще учинял множество проказ; из оставленного на своей дикой родине он сожалел только о ярком и горячем солнце, под которым даже Обезьяна, самое зябкое создание после Человека, никогда не клацает зубами от холода. Капитан корабля, любитель Вольтера, назвал его Топазом в честь верного слуги Рустана — ведь мордочка у него была желтая и облезлая[1]. Говоря короче, по прибытии в порт Топаз обзавелся не только именем, но и образованием не хуже, чем у его родича Вер-Вера, который своими речами приводил в ужас монахинь; в лексикон Топаза входили слова даже более крепкие, поскольку он выучил их не на реке, а на море[2].

Во Франции он переменил столько хозяев, что, пожелай мы пересказать их истории или изобразить их характеры, Топаз легко мог бы предстать новым Ласарильо с Тормеса или новым Жиль Бласом[3]. Скажем лишь, что обезьянье отрочество Топаз провел в Париже, в очаровательном будуаре на Новой улице Сен-Жорж, у прелестной особы, которая нянчилась с ним, обожала его, баловала и довершила образование, столь удачно начатое гаврскими матросами