Он помотал головой.
– Ты не поняла. Больше всего виноват я сам. Твоя мама и остальные… они думали, что поступают правильно. Они любили Валентина. Они считали, что он прав. Они верили. Я же так и не смог набраться мужества, чтобы поверить по-настоящему… но да, я участвовал во всех его делах. Не потому, что считал это правильным, а потому, что так было легче всего. Потому что Валентин казался таким уверенным! Я положился на него потому, что оказался слишком слаб. Я пошел путем наименьшего сопротивления.
– Зачем ты мне это рассказываешь? – Ее голос был полон яда.
– Тогда я не понимал, каково это – быть совершенно уверенным в чем бы то ни было, – ответил Роберт. – Не знал, каково это – любить кого-то или что-то без всяких условий. Безоговорочно. Я думал, что, может быть, смогу испытать это чувство с моим парабатаем, но… – Он остановился, как будто то, что он хотел сказать, невозможно было произнести. Саймон невольно задумался, что же может быть хуже того, в чем он уже признался. – В конце концов я решил, что во мне этого просто нет. Что я не создан для настоящей любви.
– Если ты сейчас скажешь, что теперь это в тебе есть и что ты нашел это в себе благодаря своей любовнице… – голос Изабель дрожал от гнева.
– Изабель, – Роберт взял дочь за руку. – Я скажу другое. Я скажу, что нашел в себе любовь благодаря Алеку. И тебе. И… – он потупился. – И Максу. Вы, дети, – это вы всё изменили, Изабель.
– То-то ты годами косился на Алека как на зачумленного! Значит, вот как ты показываешь своим детям, что любишь их?
Роберт уставился себе под ноги и негромко ответил:
– Любить кого-то – не значит не совершать ошибок. И я совершил их слишком много. Некоторые из них у меня никогда не будет возможности исправить. Но я стараюсь изо всех сил. Твой брат знает, как сильно я его люблю. Как горжусь им. И мне нужно, чтобы и ты знала, как я тебя люблю. Вы, мои дети, – это единственное, в чем я абсолютно уверен, единственное, в чем я не усомнюсь никогда. Я не уверен ни в Конклаве, ни, как это ни печально, в своем браке. Только в вас. И если понадобится, я потрачу остаток жизни, чтобы доказать вам: вы тоже можете быть во мне абсолютно уверены.
Вечеринка получилась так себе. Саймон даже подумал, что демон-другой, наверное, и правда оживили бы атмосферу. Несколько грустно повисших транспарантов, пара полусдувшихся гелиевых шариков и вручную разрисованный плакат, на котором далеко не с первого раза можно было прочесть надпись «ПОЗДРАВЛЯЕМ!» – выглядели так, словно их в последнюю минуту смастерили на тяп-ляп какие-то младшеклассники. Правда, стол с закусками ломился от еды – той, что дожила до конца года: вчерашние круассаны, желе из концентратов, почему-то засунутое в формы для запекания, целый чан тушеных овощей и несколько тарелок с какой-то нарезкой – никто не взялся бы определить, что это за мясо. Поскольку электричество в Идрисе не действовало, а пригласить какую-нибудь группу никому и в голову не пришло, музыки тоже не ожидалось. Правда, преподаватели Академии составили импровизированный квартет и спели несколько песенок без аккомпанемента, но, с точки зрения Саймона, музыкой это назвать было нельзя. Злополучные вызыватели демонов отделались строгим предупреждением. Им даже позволили присутствовать на вечеринке, но настроения веселиться не было ни у кого. Равно как и настроения видеть Саймона.