Сорочка свисала с шеи клочьями, как располосованный плащ.
Итан сорвал ее, отчаянно нуждаясь в кислороде – не хватило бы и доброй минуты глубоких вдохов, но времени останавливаться, чтобы наполнить легкие, попросту не было.
Огни с кладбища, реки и сосен в северном конце парка сошлись на этом открытом поле в светящийся рой, двинувшийся к нему, словно единое существо, в сопровождении гомона голосов, упоенных головокружительным ликованием погони.
В крови Итана забурлила свежая доза адреналина.
Колотя пятками грязных ног по мокрой мостовой, он нагим припустил посреди улицы с лицом, залитым дождем.
И осознал, что его цель сместилась.
Надо забыть о реке и найти какое-нибудь укрытие, чтобы пересидеть это безумие. Неизвестно, сколько человек его преследуют, сколько уже видят его, но если и дальше бегать по городу голышом, пиши пропало.
– Вон там! – раздался басовитый крик.
Оглянувшись, Итан заметил три тени, выскочившие из большого викторианского дома – бежавший впереди мужчина скатился по ступеням, пронесся через передний двор и перемахнул белый штакетник забора с изрядной грацией, пока его спутники толклись у калитки, возясь со щеколдой.
Барьерист, одетый во все черное, приземлился на тротуар, не сбавляя шага, и только наддал ходу. Держа в руке мачете, чей мокрый клинок сверкал в свете его налобного фонаря, он бежал во весь дух, тяжело дыша, и голос в голове Итана бесстрастно проговорил с гробовой невозмутимостью сенатора, беспардонно затягивающего время принятия закона чтением телефонного справочника в три часа ночи:
Этот человек, в пятидесяти ярдах позади, вооружен и настигнет тебя.
И что же ты намерен предпринять?
Это чердачное окно – самое высокое в доме.
Каплевидное, под свесом крыши, защищающим стекло от дождя.
Уже поздно, темно, и шелест дождя по жестяной кровле над головой в любую другую ночь казался бы умиротворяющим.
Покойным.
Навевающим сон.
Ее телефон не зазвонил вместе с другими, и за это она чувствовала благодарность.
Она молилась, чтобы от нее не ждали участия в этом, и это подтверждение – иллюзорное утешение посреди этого кошмара.
С высоты своего наблюдательного пункта на третьем этаже она видит фонари, вспыхивающие по всей долине, будто огни большого города, пробуждающегося к жизни. Сотни. Самые далекие – не более чем искорки света под проливным дождем. Другие достаточно близки, чтобы виднелись отдельные конусы света, пробивающиеся сквозь туман, начинающий скапливаться в переулках и низинах.
И когда он появляется перед взором, сердце у нее замирает.
Обнаженный.