Провожая тюремную повозку с матерью, Наталья уже не плакала. Она тихо, молча давала себе слово отомстить Петру и его отпрыскам, этим незаконнорожденным девкам, Аньке да Елисаветке[5], елико возможно будет.
Ну что ж, вскоре она могла уже ликовать, потому что небеса вняли ее мольбам. Петр умер; Модеста была возвращена по повелению Екатерины с дороги и поселена в Москве. Наверняка настало бы время, когда она воротилась бы и в Петербург, однако вскоре умерла в старой столице.
Наталья — дочь милой подруги Модесты, племянница обожаемого красавца Виллима — незамедлительно была зачислена во фрейлины императрицы, однако признательность к Екатерине очень скоро сменилась у Лопухиной ненавистью. Причиной сей ненависти был человек по имени Карл-Рейнгольд Левенвольде.
Это был тридцатилетний камергер, в 1726 году пожалованный в графы вместе со своими братьями. Именно он был избран Екатериной на должность утешителя после смерти двух самых дорогих ей мужчин — Виллима Монса и императора Петра. Однако беда в том, что в Рейнгольда влюбилась и Наталья Лопухина…
Это была сокрушительная страсть, истинная любовь, о которой Наталья могла бы слагать стихи, когда была бы к этому способна. В ее увлечении Виллимом было еще много от полудетского обожания красивого родственника, любовь же к Рейнгольду была чувством взрослой женщины.
Между прочим, именно в это время удвоилась ненависть Натальи Федоровны к царевне Елисавет. Мало того, что она была дочерью проклятого Петра и не менее проклятой Екатерины! Она еще и сама поглядывала на Рейнгольда Левенвольде с тем завлекающим выражением своих ярких голубых глаз, которое, по мнению многих мужчин, делало ее неотразимой.
Однако ее кокетство было обречено на провал. Рейнгольд Левенвольде ненавидел все русское, а Елисавет была не только наполовину русской по крови (это еще простительно, поскольку не ее вина), но и вела себя как русская!
Строго говоря, в поведении ее матушки тоже было маловато европейской изысканности, а тем паче — германской сдержанности. Однако здесь вполне уместна латинская поговорка: «Quod licet Jovi, non licetbovi», означающая «Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку».
Елисавет была отвергнута одним мановением ресниц Рейнгольда — довольно длинных и напоминающих стрелы. А вот на фрейлину Лопухину его серые глаза устремлялись с тем же страстным выражением, которое он читал в ее голубых очах…
Конечно, оба они опасались ревности императрицы, однако обстоятельства благоприятствовали любовникам: Екатерина чувствовала себя плохо, ей на какое-то время стало не до галантных утех, и этим вовсю пользовались дерзкий Рейнгольд и его авантюрная подруга. Случайные свидания Наталья устраивала так лихо, что ей мог позавидовать сам господин Случай. В нужное время находилась и пустая каморка, и удобный топчан, и слуги были разосланы с самыми неотложными поручениями, и муж либо спал беспробудно, испив кваску, поднесенного заботливой (ха-ха, заботливой!) супругой, либо бражничал с нежданно (ха-ха, нежданно!) явившимся другом, либо получал внезапный (ха-ха, внезапный!) вызов во дворец… Наталья набрасывалась на Рейнгольда, как фурия на свою жертву. Она ничего не боялась, и, наверное, если бы даже в разгар любовных утех их застал Степан Васильевич, не замедлила бы с оправданием, да таким веским и убедительным, что Лопухин извинился бы и вышел…